Мои часы идут иначе
Шрифт:
– Это неизбежно?..
– Да.
Откладываю ручку:
– Это необходимо или ты хочешь?..
– Я хочу!..
Она произносит это с непередаваемым выражением. Уже в это мгновение я чувствую, что дальнейшие вопросы можно задавать лишь для проформы. Итак, я соблюдаю формальности, чтобы сохранить "материнское лицо":
– И кто же этот счастливец?
– Франц Ваймайр - ты его знаешь...
Разумеется, я его знаю. Францль - звезда-оператор, среди прочих он снял несколько фильмов с участием Цары Леандер. Но Ада и он - ну и ну...
Ада становится фрау Ваймайр. Счастье длится так
Вскоре я снова совершаю ошибку с далеко идущими последствиями. Я даю себя убедить честным и дельным - как поначалу мне кажется - предпринимателям, будто самое время вместе с ними основать собственную кинофирму. Так возникает "Ольга Чехова Фильм-Лтд. Лондон - Париж". Все дело в том, что в коммерческих делах я была еще неопытна и излишне уверена в порядочности своих партнеров. Передав генеральную доверенность на ведение дел упомянутым коммерсантам, я сама отказалась от участия в управлении. Позднее, будучи уже опытным коммерсантом, я только качала головой, вспоминая об этой глупости.
Поначалу мне все очень нравится. Я горжусь моим - моим собственным! производством. Мы снимаем ленту "Диана", которая сразу же вызывает оживленные споры, потому что она - несколько преждевременно для того времени затрагивает проблему лесбийской любви. Сборы вроде бы неплохие, и если мне нужны деньги - я никогда не беру много, - я снимаю необходимую сумму со счета фирмы. И вот однажды - наверное, в те годы это была единственная моя прихоть оплачивается новый автомобиль. Я покупаю его и выписываю автомобильной фирме чек. И тут происходит нечто, что огорошивает меня: директор банка просит навестить его. Выясняется, что на моем счету осталось 30 марок и мое поведение при соответствующей интерпретации точно подпадает под состав преступления одного уголовно наказуемого деяния. Более того, банковский дом "Штерн" в Лейпциге предъявляет мне к оплате непокрытые векселя на сумму в четверть миллиона рейхсмарок.
Ответственные господа из моей фирмы скрылись, как вскоре выяснилось. Среди кредиторов начинается настоящая паника. Я в отчаянии, ибо не знаю, как найти выход.
И тут происходит чудо: мне наносит визит один пожилой господин, крупный и седой, джентльмен, словно из детских книг, - господин Штерн, шеф банкирского дома "Штерн" в Лейпциге. Без особых предисловий он объясняет, что не в последнюю очередь ввиду приближающегося еврейского праздника Йом-Кипур* он более не желает быть моим кредитором и считает мой долг погашенным.
– Я почитаю вас как женщину и артистку и не допущу, чтобы вы отчаялись. Нет, вы должны без забот заниматься творчеством...
– добавляет он, в то время как я растерянно смотрю на него, пораженная самим чудом существования такого человека. Прежде чем я успела прийти в себя, он поцеловал мне руку и исчез...
Счастье, что и я однажды смогла помочь ему...
У ГИТЛЕРА И ГЕББЕЛЬСА
Гитлер становится рейхсканцлером, а доктор Йозеф Геббельс - рейхсминистром народного просвещения и пропаганды.
Изменившиеся нравы этого Третьего рейха дают о себе знать необычным приглашением: в один прекрасный день мама сообщает мне на студию по телефону, что меня ждут во второй половине дня на приеме у господина министра пропаганды. Будет фюрер, он же рейхсканцлер.
Мама,
Я же удивлена в большей степени пренебрежением к установленному и дорогостоящему съемочному времени. Обычно съемки идут с семи утра до семи вечера. У кого одновременно и спектакли в театре, должны прямо из павильона ехать в свою гримерную и освобождаются не раньше 23 часов.
Я сообщаю своему режиссеру о звонке из министерства и втайне надеюсь, что приглашение будет отклонено ввиду моей занятости. Но режиссер и руководство разрешают, распорядившись отснять меня раньше. Необычное явление. Пока еще необычное. Позднее любое пожелание министерства пропаганды сразу становится приказом или воспринимается как таковое.
Из этого уже кое-что вырисовывается. Продюсер, несомненно, предчувствует развитие событий гораздо лучше, нежели я.
Доктора Геббельса мне описывают как человека, который "завоевал" Берлин для национал-социалистов, человека, без сомнения, с острым умом и способного пропагандиста, блестящего оратора. Бесцеремонные берлинцы острили, будто он ночует не в своей постели, а в собственной "глотке"*.
Итак, теперь он рейхсминистр народного просвещения и пропаганды, а его "вождь" Адольф Гитлер сделался рейхсканцлером - не надолго, как уверяют. В этой раздробленной республике без республиканцев национально-консервативным кругам Гитлер нужен как "барабанщик", щит от возрастающей коммунистической угрозы. После того как он "отбарабанит" необходимое время, его снова уберут так это представляет себе кое-кто...
Меня отсняли только в 17 часов. Вечером спектакль, так что правительственный прием обойдется и без меня, полагаю я, поскольку, пока я приду в себя и переоденусь, пройдет не меньше часа и тогда...
Дальше зайти в своих размышлениях я не успеваю: как только собираюсь покинуть студию, навстречу спешит надутый чиновник министерства пропаганды и везет меня как есть - непереодетой, в полуспортивном костюме - на Вильгельмштрассе. По дороге мне удается лишь купить розу в петлицу, чтобы предстать на правительственном чаепитии не совсем уж "голой".
В министерстве меня сначала представляют фрау Марте Геббельс. Она с мягким укором спрашивает:
– Так поздно, фрау Чехова?
– Я приехала прямо с работы, фрау Геббельс, кроме того, меня известили по телефону только сегодня утром...
Госпожа Геббельс не подает виду, что поняла.
Перед помещением, в котором сервирован чай, стоит Гитлер в цивильном. Он тотчас же заговаривает о моем фильме "Пылающая граница", премьера которого состоялась только что. Я играю польскую революционерку. Гитлер осыпает меня комплиментами.
Мое первое впечатление о нем: робкий, неловкий, хотя держит себя с дамами с австрийской любезностью; ничего "демонического", завораживающего или динамичного. Это впечатление разделяют многие, кто сталкивался с Гитлером в узком кругу. Поразительно, почти непостижимо его превращение из разглагольствующего зануды в фанатичного подстрекателя, когда он оказывается перед массами. Тут он воспламеняет тысячи, а позднее и миллионы. Кто возьмется это оспаривать!