Мои? чужои? король
Шрифт:
— А пока спи сладко. Пусть тебе приснится обитель богов, Валь.
“Сокол”.
Отважный, красивый, стремительный. Как достигнет совершеннолетия, сможет сам выбрать себе имя. Но пока он Валь, мой Валь…
Я испытующе посмотрела на крепкую нянюшку, что не отрывала своего взгляда от колыбели — такая и покачает, и убьет недоброжелателя — и тихонько вышла за дверь.
А на узкой галерее, которую настроили вокруг нашего этажа, помедлила, глядя на то, как угасает солнце за морем и скалами. И Ястребиная крепость пусть и не затихает окончательно, но
И так день за днем, весь оборот.
В совместных хлопотах и битвах.
Биться пришлось… Уже не с долинными — те покинули Север, а на Перевал чуть позже пришли посланники с юга с извинениями, что худой мир для Долин привлекательней таких вот вспышек ярости. И Одд действовал не посоветовавшись, поправ тем самым обещания, данные Ворону. А значит будет наказан…
Я слышала. Отец отказал ему в наследовании. И сводный брат со своими верными людьми направился на восток — создавать собственное королевство. Почему-то я знала — и думала об этом без злобы или сожаления — что получится у него. Как знала, что никогда он не забудет тот рассвет.
Извинения долинных были приняты. Здесь уж без выхода — на Севере и так сделалось сложно, не до распрей с дальними соседями.
Как я и полагала, некоторые непокорные решили снова побороться против Ледяного короля. А Эгилю пришлось снова добиваться почета. Но делал он это без былой жестокости и рвения. Больше уговорами, хитростью и заслугами, а где и страхом перед ним. Превратившись из куска льда в бездонное холодное озеро, что питает всю землю вокруг и дает возможность утолить жажду почти каждому. Привязав к себе людей этим даже больше, чем своей неуязвимостью.
В слабости — высшая сила.
Мне раньше казалась глупой эта фраза старой Нья, но теперь я начала понимать.
Но были и те, кто ушел… Особенно я жалела о ярле Клеппе, который так и не простил меня. О том, что когда-то швырнул меня перед моим королем на колени…
Я захожу в малую залу и удивленно оглядываюсь, никого не застав.
Только мой проклятый и беспощадный Север… Уже не проклятый и часто милосердный. Полулежит на шкурах и наблюдает за мной сквозь налитые усталостью веки. Но внимательно… и я, будто заколдованная его взглядом, вижу только его.
Тяжесть этого дня, хозяйственные — и не всегда легкие — хлопоты, неприятные новости от одной из крепостей, переживания о будущих посевах — все это становится лишь ничего не значащим фоном. А потом и вовсе растворяется.
Он — прозрачный лед, что ловит последние лучи солнца и сверкает почти нестерпимо.
И я снова огонь, что каждый раз растапливает преграды вокруг его сердца.
Медленно подхожу и опускаюсь перед ним на колени. А он перетягивает на себя, обводит пальцами мое лицо и легонько гладит губы.
— Я скучал, моя королева.
— Я тоже, мой король. Ты разогнал всех?
— Утомили
Я вдруг хмыкаю.
— Отчего? — любопытствует Ворон и притягивает ближе, укладывает почти рядом.
— Вспомнила, что ты говорил мне в первую брачную ночь. Что я могу стать хозяйкой Сердца Ворона, но твое сердце и тело никогда мне не будет принадлежать. А ведь получилось точно наоборот.
Улыбается редкой улыбкой.
— На то ты и колдунья.
— Уже нет, — возражаю легко. У меня было время примириться с потерей дара — как и у Ворона с его потерей. Первые лунные циклы мы, физически и душевно истощенные, только и держались что благодаря друг другу и расцвету новой жизни. И весны.
Эгиль потерял свою Тьму с отказом принести меня в жертву, я свой Свет с отказом отпустить его к богам. Круг снова замкнут. И Ёрмунгадра нами доволен.
— Колду-унья… — тянет хрипло на ухо, — Мой собственный огонь, который согревает изнутри. Даже если ты не скажешь больше ни одного заклинания, ты уже привязала меня самыми крепкими путами и можешь приказывать — я повинуюсь.
— Так боишься признать, что женат на обычной женщине? — смеюсь тихонько.
— Ты — настоящая кюна Севера. Это признают даже те, кто отказывается видеть меня королем… Одна только мысль о том, что ты укоряющим шагом пойдешь навстречу и вынесешь на себе половину войска приводит твоих врагов в трепет…
— Ой да замолчи же! — хохочу.
И сама замолкаю, потому что Эгиль меня страстно целует.
И тут же окончательно стихают все звуки — кроме звуков моего сердца. И колдовство, совсем иное колдовство заставляет кровь разогнаться, а меня — стать частью своего мужа. И присвоить его полностью…
Мы еще долго не спим, как и наш настоящий дом. Погруженные друг в друга и видения собственного будущего.
И над крепостью всю ночь тонко вьется слово…
Быть может через годы, быть может через дни,
С тобой мы будем вместе, и будем мы одни.
И сердце сердцу скажет, что в смене дней и лет,
Есть вечный, негасимый, неуловимый свет.
Он был у нас во взорах, названья нет ему,
Он будет снова — знаю, не зная, почему.
Но мы, переменившись во внешностях своих,
Друг другу молча скажем, глазами, яркий стих.
Мы скажем: Вот, мы вместе. Где жизнь? Где мир? Где плен?
Мы — жизнь, и в переменах для сердца нет измен.
Еще, еще мы скажем, но что, не знаю я,
Лишь знаю, что бессмертна любовь и жизнь моя.