Мои друзья скандинавы

Фиш Геннадий Семенович

Из еды у нас с собой было только по полбутылки суррогатного кофе на брата…

Ехали мы спокойно. Когда издалека видели, что навстречу приближаются подозрительные люди, сходили с велосипедов, садились у обочины со своими лопатками и молоточками и делали вид, что проверяем или чиним дорогу… У Гуннара на этот случай были заготовлены документы.

Слушая рассказ Хаугланда, я вспомнил слова его друга Хейердала: «Кнут всегда выходил сухим, шла ли речь о тяжелой воде или о бурунах».

— Вот и вся моя история! — говорит Хаугланд. — Снова Швеция, снова Англия.

Лейтенант Хаугланд — звание это он получил тогда,

когда жил в роддоме, — вернулся на родину вместе с частями норвежской армии после освобождения.

Но это было не все. Хаугланд не рассказал мне, как он готовил в Англии группу норвежцев, вызвавшихся работать диверсантами в тылу врага. Один из них и был Тур Хейердал.

РЯДОВОЙ НЕОБУЧЕННЫЙ

О том, как Тур Хейердал стал учеником Хаугланда (я тогда еще не был знаком с ним), рассказывал мне мой друг Адам Ниссен.

— В канадском лагере «Новая Норвегия», где формировались воинские подразделения нашей армии, — говорил Адам, — у меня завелись и новые друзья. Среди них был рядовой Тур Хейердал, в мирной жизни этнограф. Страстный охотник, Хейердал все свободное время проводил в лесу. И как-то на охоте подстрелил медведицу. А при ней оказался молочный медвежонок. Тур забрал его с собой, выкормил из рожка. Медвежонок очень привязался к нему. Радовался, когда Тур возвращался с учения, спал с ним на одной постели. Это он считал своей личной привилегией. А когда Тура приехала навестить жена, медвежонок никак не мог примириться с ней. Из-за этого происходили мелкие семейные сцены. «Не могу выбросить медвежонка, я виноват перед ним: убил его мать», — оправдывался Тур. Чем бы окончились эти ссоры, неизвестно, но вскоре мы получили новое назначение и должны были покинуть Канаду, — рассказывал мне Адам.

Тура Хейердала командировали к главным норвежским воинским силам, расквартированным в Шотландии. Там его сначала, как человека, не имевшего воинской специальности (кому нужен в дни войны этнограф?), назначили официантом в офицерской столовой. Какое-то время, подчиняясь воинской дисциплине, Тур Хейердал вместе с товарищами работал официантом и судомойкой в офицерской столовой. Ведь он, молодой ученый, совершивший уже не одно путешествие, автор интересной книги «В поисках рая», числился в армии как «рядовой необученный».

Но Тур пошел добровольцем в армию, чтобы сражаться с противником, а не носить на подносе котлеты.

И вот в один ничем от других не отличающийся день он возглавил стачку в офицерской столовой. Отказался мыть посуду, отказался подавать блюда:

«Я пришел в армию, чтобы воевать с немцами, а не услужать господам офицерам!»

Это был настоящий бунт.

Таким его и посчитало военное начальство… Забастовщиков под конвоем отправили в казармы.

Несколько дней Тур как первый зачинщик ожидал военного суда и обещанного сурового наказания…

И вот солдат на плацу перед казармой построили в шеренгу… Командир прочитал приказ, в котором, между прочим, говорилось (по какому-то торжественному случаю была амнистия), что Тур откомандировывается в специальную команду… В этой команде готовились группы смельчаков диверсионной работы в тылу врага, на норвежской земле.

Учеба была нелегкой, в сравнении с ней служба в столовой казалась отдыхом… Ведь заброшенному на парашюте в тыл

врага надо знать очень много, а уметь и того больше… Но здесь уже никто не роптал. К тому же маленькой группой, в которую попал Тур, руководил человек, уже тогда ставший легендарным. Это был сержант Кнут Хаугланд, который взрывал завод тяжелой воды в Рьюкане.

О том, что в первом норвежском батальоне, высадившемся в ноябре сорок четвертого года на родной земле, были Адам Ниссен и Тур Хейердал, читатель уже знает из главы о китобоях. Норвежцы там шли бок о бок с нашими бойцами.

А месяца через три, 8 февраля, выступая по лондонскому радио, лейтенант Тур Хейердал сказал: «Наибольшее впечатление на норвежцев произвело то, что русские оставляли их в покое. Немногие уцелевшие дома, сохранившиеся после военных действий, русские предоставили норвежскому населению, а сами спали прямо на снегу. Это действовало совершенно невероятным образом на нас, норвежских солдат. Было удивительно видеть это, так как у русских не было ни палаток, ни спальных мешков. Они ложились обычно вокруг костра и не замерзали, а в особенно холодные ночи, когда полярное сияние светило на небе и когда все другие люди боялись буквально высунуть нос наружу, можно было слышать звучащее на чужом языке за душу хватающее хоровое пение, прокатывающееся через долину. Это русские, невзирая на холод, плясали и пели вокруг костра, чтобы согреться…»

Но в первые дни наступления командование запретило нам даже и разжигать костры: опасались налетов с воздуха! Спальных мешков тоже ни у кого не было.

ДЛЯ УСПОКОЕНИЯ НЕРВОВ

— После капитуляции гитлеровской Германии потянулась спокойная армейская жизнь, хотя я чувствовал себя уставшим от войны и у меня пошаливали нервы, — рассказывал Кнут Хаугланд. — И вдруг пришла из Лимы телеграмма-молния от Тура Хейердала, с которым мы подружились в Англии во время войны:

«Собираюсь отправиться на деревянном плоту через Тихий океан, чтобы подтвердить теорию заселения южных морей выходцами из Перу, — телеграфировал Хейердал. — Хочешь участвовать? Гарантирую лишь бесплатный проезд до Перу, а также хорошее применение твоим техническим знаниям во время плавания. Отвечай немедленно».

«Вот отличная разрядка для нервов», — подумал я. Пошел к начальству и попросил отпуск для отдыха и лечения нервов на два месяца. А на следующий день телеграфировал: «Согласен. Точка. Хаугланд…» Дальнейшее известно. Правда, отпуск пришлось продлить — сто один день были мы на «Кон-Тики», — но нервы мои успокоились… Пришли в норму… Знаете, великая вещь переменить на время занятия…

Я помнил о признании Нансена, что за пятнадцать месяцев, проведенных во льдах, после того как оставил «Фрам» и сам-друг отправился пешком к Северному полюсу, он прибавил в весе десять килограммов. Поэтому я легко поверил Хаугланду, что сто один день и сто одна ночь пребывания на плоту «Кон-Тики», отданном в безбрежную власть Тихого океана, могут укрепить самую расшатанную нервную систему.

Тур Хейердал обижается на то, что люди, говоря об исключительной дерзости предпринятого им похода, часто не считают нужным даже упомянуть, что не жажда приключений вдохновляла его, а идея, неукротимое стремление ученого доказать в эксперименте правоту своей гипотезы.