Мои друзья скандинавы
Шрифт:
Вы знаете, я не монархист, но должен сказать, что тогдашний король вел себя молодцом. Он не сдался, не капитулировал перед немцами, которым не удалось, как они собирались, в первый же день захватить его во дворце. Он бежал на север, где были сосредоточены главные силы норвежской армии. Потому что нас и в то время всячески стращали «русской опасностью».
Гитлер, как теперь выяснилось, за неделю до вторжения в Норвегию приказал ни при каких обстоятельствах не упускать короля. Поэтому, когда немцы обнаружили, что дворец пуст, их военно-воздушный атташе капитан Шиндлер присоединился к роте парашютистов, которой поставили задачу захватить короля и доставить в Осло, захочет он этого или не захочет. В схватке
Немцы подвергли яростной бомбежке город Нюбергсунд и Эльверум, вблизи от Осло, где некоторое время находился король и штаб, но «ликвидировать» его так и не удалось.
До Тромсё же, куда перебрался Хаккон, бомбардировщики тогда не долетали — не позволяло и расстояние, и отсутствие подходящих аэродромов…
В эти дни фашисты по их планам должны были захватить Голландию и начать генеральное наступление на Францию. Поэтому немцам было необходимо возможно скорее сломить сопротивление норвежцев и развязать себе руки на севере. Задуманная ими в Норвегии диверсия облегчила бы задачу вермахта.
О плане вторжения во Францию наши разведчики не знали, но о том, для чего вермахт подарил медикаменты, хозяйка магазина мод узнала как раз накануне вылета санитарного самолета, в субботу одиннадцатого мая. Нужно было спешно что-то предпринять, чтобы летчик и механик, которых специально отобрал немецкий офицер, не полетели.
Нельзя терять ни минуты!
И вот бывшая актриса и ее приятель, мой друг актер, помчались отыскивать людей, которые могли отменить полет.
Актер бросился в больницу Красного Креста предупредить врача хирурга Хольста. Но тот делал сложную операцию, на которую уйдет по меньшей мере час, а то и два. Завтра, в воскресенье, никого нигде не застанешь и будет поздно предотвратить катастрофу! Взлет же намечен утром.
Из больницы, перескакивая с одного трамвая на другой, актер кинулся в правление Красного Креста.
Президента и служащих там уже нет — поздно. Что делать?! На счастье, в конторе почему-то находился Хельге Ингстад, известный полярный исследователь, человек решительных действий.
«Будь что будет, — решил актер, — может, он поможет! А немецкий секрет нечего хранить от норвежца…»
Артист этот был очень популярен в амплуа комика-простака, и при первом же взгляде на него человек, видевший его на сцене, настраивался на то, чтобы услышать какой-нибудь анекдот, соленую шуточку. Но улыбка сошла с лица полярника после первых же слов. Он выслушал, не прерывая собеседника, всю историю и, когда пожилой комик, отирая платком пот со лба, воскликнул: «Надо что-то предпринять!», коротко сказал: «Я позабочусь об этом!..»
«Мы были в отчаянии, когда узнали, что самолет все-таки поднялся с аэродрома, — рассказывал мне в лагере актер. — И обрадовались, когда узнали, что англичане сбили его. Так ты говоришь, что он все-таки прилетел?» — с недоумением пожал плечами актер.
«Мы получили инсулин и прочие лекарства», — отвечал Юхан.
…Только уже после войны удалось разузнать, что же произошло утром двенадцатого мая на аэродроме Грессхольмен, вблизи Осло.
Спозаранок у белого гидроплана уже возились пилот и механик, проверяя, все ли в порядке, все ли готово к вылету.
Устойчивость у гидроплана хорошая, погода прекрасная. Ослепительно солнечная дорожка поблескивает, пересекая водяную гладь аквадрома. Ни ветерка.
И вдруг нежданно-негаданно появляется молодой летчик, местный уроженец Ханс Лунд. Осмотрев самолет, он говорит: «Молодцы, все отлично!» — и протягивает летчику-квислинговцу удостоверение, из которого ясно, что Красный Крест предписывает пилотировать этот самолет ему, Хансу Лунду.
Удивленный летчик не верит ни
К самому отлету подоспел немецкий майор, ему только что удалось устранить последнее немаловажное препятствие в воскресный день. Он добился, что в Тронхейме на аэродроме гидросамолет дозаправят горючим. Но тут, к его удивлению, незнакомый пилот с механиком. Еле сдерживая ярость и сделав вид, что все в порядке, он успевает еще отвести в сторону Лунда и тихо, так, что никто не видит, передает ему запечатанное письмо с предложением «почетного мира».
Проплясав поплавками по голубому аквадрому, гидросамолет делает круг. Раздосадованный тем, что летят не те, кого он подготовил, немецкий майор с мостков, уходящих в море, все же «приветливо» машет рукой улетающим. Ни он, ни летчик не знают, что знаменитый полярник поздно вечером сделал все, как и пообещал актеру, чтобы сорвать замысел гитлеровцев.
— Впрочем, обо всем этом мы узнали только после войны, и я даже брал интервью у Лунда. Он теперь уже не лейтенант, а подполковник.
— А вы рассказали отцу причину внезапного человеколюбия вермахта? — спросил я.
— Еще до моего освобождения он узнал им настоящую цену. За то, что он с матерью передавал собранную ими у рыбаков рыбу русским военнопленным, немцы сначала избили их до полусмерти, а затем полгода держали в лагерях. О, они считают, что еще дешево отделались… Мать делала это, конечно, не из-за политики, а из благочестия. Верующая христианка. На допросе она сказала: «Мне все равно, кто страдает, русский ли, немец ли, перед господом «несть ни эллина, ни иудея», и, когда вы будете заперты в лагере в таких же условиях, я вам тоже буду носить рыбу». Эти ее слова привели в такое бешенство следователя, что он не постеснялся избить почтенную мать семейства. Умерла моя мать сразу после войны. А отца моего вы видели — это он на заводе просил узнать, добрался ли до родины его русский друг… Впрочем, вы его еще увидите… Теперь вам понятно, почему мы, коммунисты севера, не захотели принимать в возмещение подачки из Западной Германии.
— Не мне, конечно, вас учить, но ведь можно истратить эти суммы на полезное дело, — робко сказал я.
— Мы считаем другого человека умным, когда он думает так же, как мы сами, — засмеялся Юхан. — Ваша мысль на правильном пути. Мы тоже решили извлечь из этого наибольшую прибыль для общего дела… Обратить их «дар» против дарителей.
Но в ту минуту я так и не узнал, в чем заключалось это решение. Около валуна остановилась машина, на которой мы должны были ехать к Эйвару…
Был поздний час, но о том, что время близится к полуночи, можно было понять лишь по тому, что на улице куда менее людно, чем днем, когда не насчитывающий и пятнадцати тысяч жителей Тромсё выглядит очень оживленным городком.
Однако перед встречей с друзьями у Эйвара нам предстояло еще осмотреть новую школу — на этом настаивал хозяин, сухонький, невысокий, очень подвижной человек, что называется, «в летах». Он сам большим ключом отпер входные двери школы. Показывал ее нам с неподдельной радостью первооткрывателя.
Почти в каждом классе стены выкрашены им самолично. Но не этим он так гордился, а тем, что был депутатом муниципалитета, членом комиссии, ведавшей просвещением, той самой комиссии, которая настояла на постройке этой школы, утверждала проект ее и приняла здание в начале учебного года. Поэтому-то у него и оказались ключи от нее. В безлюдных помещениях — была ночь и каникулы — в каждом классе я увидел на стене розовеющие в лучах низкого, ночного солнца рисунки, почти все изображавшие одно и то же.