Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы
Шрифт:
И мы сделали весь спектакль на ногах в репетиционном зале и пригласили Юрия Александровича Завадского. И показали ему всё. И когда мы закончили, Завадский плакал, потрясённый, что мы сделали. Мы весь спектакль собрали, подготовили, с музыкой – всё, всё, всё. Осталось только сделать декорации и сшить костюмы.
Фаина Георгиевна была безумно одиноким человеком и очень страдала и от своего одиночества, и от старости, и от болезней. По-моему, половину её знаменитых афоризмов ей приписывают. Я лично только два слышала от неё за всё время нашего знакомства. Издатель
Раневскую мечтал снять великий режиссёр Сергей Эйзенштейн. В картине «Иван Грозный» он предложил ей роль Ефросиньи Старицкой, однако Фаина Георгиевна не прошла кинопробы, так как, по словам министра кинематографии Большакова, «семитские черты Раневской очень ярко проступали, особенно на крупных планах». По иронии судьбы роль Старицкой сыграла другая актриса с не менее выраженными еврейскими чертами лица – Серафима Бирман. Так что, по всей видимости, проблема заключалась не в происхождении Раневской, а в ней самой.
Фаина Георгиевна не знала, что потерей роли, которая была почти что у неё в руках, она обязана Ивану Большакову, и сильно гневалась на Эйзенштейна, называя его предателем. Фаина Георгиевна во всеуслышание заявляла, что никогда, нигде и ни за что она не станет сниматься «у этого изверга» и что в случае, если ей будет грозить голодная смерть, она скорее начнёт «торговать кожей с собственной задницы, чем играть эту Ефросинью». Сергей Эйзенштейн послал в ответ телеграмму, в которой интересовался: «Как идёт торговля?»
На Серафиму Бирман Фаина тоже затаила обиду Они не разговаривали пятнадцать лет.
Когда мы начали репетировать «Дядюшкин сон», все роли были распределены. На роль Карпухиной была назначена очень симпатичная актриса Нелли Молчадская.
Роль Карпухиной эксцентрическая, мощная, полный противовес Марье Александровне Москалёвой – «первой даме в Мордасове», которую играла Раневская. И Фаина Георгиевна сказала, что Молчадская не может играть Карпухину и её нужно снять с роли. И её сняли. Конечно, это была трагедия. Фаина оказалась жестокой. У Нелли должен был быть переход на возрастные роли, но этого не случилось.
А Ирина Сергеевна очень её любила, но она, сжав зубы, согласилась, чтобы Нелли убрали со спектакля. Это был спектакль Раневской.
Естественно, встал вопрос: кого назначить на роль. И Раневская сказала: «Эту роль может играть только Бирман». Она не разговаривала с Серафимой Бирман 15 лет! Но Фаина… она же творческий человек и всё готова была отдать за искусство.
Начались репетиции. У Бирман была одна сцена. Я сижу за роялем, Фуфа – на первом плане, а кругом сидят женщины Мордасова. Их было много.
Вдруг нам сообщили, что в театр придёт американский драматург Артур Миллер с женой. Что тут началось! Какие-то репетиции, какие-то прогоны, какая-то суета. Вызвали Фуфу, вызвали всех нас: Артур Миллер будет смотреть спектакль!
Пошёл спектакль. Все волновались. Подходит та самая сцена с Серафимой Бирман. А сцена звучит примерно так: «A-а, Марья Александровна, – Бирман говорит Фуфе. – Как доносить и рассказывать, что происходит у Мордасова, так это Карпухина, а как пригласить на чашку шоколада, так меня нет! Вот вы какая, Марья Александровна!»
Выходит Бирман. Она придумала себе фантастический костюм: в валенках, юбке, шапке, шали, то есть это было чучело номер один. На нас – платья, корсеты. Фуфа была в бриллиантах, а Бирман выглядела таким чучелом.
Она
Все бабы, их было восемь-девять, начали суфлировать: «…чашку шоколада…» И тут Фуфа не выдержала: «Боже мой, она забыла текст, надо же было дожить до такого маразма, она забыла текст, она не помнит текста!..» Бирман стоит, все громко шипят: «Чашку шоколада, чашку шоколада…» Не может она вспомнить, хоть убей, и не может сообразить, чего от неё хотят! И Фуфа бежит и кричит, что Бирман в полном маразме. Наконец бабы ещё громче подсказывают реплику про эту проклятую чашку шоколада. И Бирман говорит: «Чашку шоколада! Да помню я!..» И пошёл занавес, потому что все хохотали до потери пульса.
И знаете, что сказал Артур Миллер? Он сказал, что лучше всех играет Бирман.
Не Фуфа, не я, а Бирман, которая играет первым номером.
Мы – Ирина Сергеевна, Бортников, Михайлов и я – пришли к Фуфе домой праздновать премьеру «Дядюшкина сна». У неё была двухкомнатная квартира на Котельнической набережной. Помню, она сказала: «В эту комнату не входить, это комната сестры», а сестры уже не было. Комната стояла закрытая, Фаина туда не входила никогда.
Её домработница что-то поставила на стол, что-то мы купили и принесли с собой. Была у нас бутылка вина. Сели за стол. И начал звонить телефон и звонил постоянно. Видимо, звонили все те, кто смотрел спектакль. Фаина один раз взяла трубку, второй раз, может, третий, а на четвёртый она сказала: «Да, да, да. Извините, я не могу говорить, я из автомата» и положила трубку. Вот это было, при этом я присутствовала. Мы, конечно, все захохотали, и больше она к телефону не подходила. Потому что мы ей говорили: «Фаина Георгиевна, вы или отвечайте по телефону, или с нами сидите».
У Раневской была пронзительная душа, она всё очень тонко чувствовала. Она мне однажды рассказала, как к ней пришла наш театральный фотограф Петрусова и восхитилась: «Ой, какие у вас духи!» Фаина Георгиевна тут же протянула ей флакон: «Возьмите». А потом говорила: «Ей так хотелось, и я не смогла не отдать духи».
А Фуфа была ну не то что нищая, но совсем небогатая. Она получала зарплату 400 рублей, так как она уже была народная артистка СССР. Она не снималась, книгу не писала, хотя два раза получала аванс, но так и не собралась. Так что, я думаю, денег у неё было немного. Потом на ней была собака Мальчик, домработница, которая вечно её обманывала. И ещё Раневская всё раздавала. Потом она всегда помогала семье Ирины Сергеевны и Павлы Леонтьевны. Что у Фаины Георгиевны оставалось? Ничего.
Я помню, зашла ко мне перед Восьмым марта Маша Вишнякова и говорит: «Ты знаешь, мы вчера с Фаиной Георгиевной про тебя говорили». А я только что пришла из магазина «Овощи и фрукты», который был напротив нашего театра. Я отстояла два часа в очереди за свежими огурцами. Сейчас овощи и фрукты продают круглый год, независимо от сезона. А тогда первые огурчики были страшным дефицитом. Спрашиваю Машу: «Ну и что же вы обо мне говорили?» – «Фаина Георгиевна сказала, что Талызина лучше меня». – «Почему?» – «Потому что она умеет играть и героинь, и характерные роли». Я взяла связку огурцов и сказала ей: «Отнеси это Фаине Георгиевне!»