Мои пригорки, ручейки. Воспоминания актрисы
Шрифт:
– А вот другое кино…
– Да нет, мне ещё литературу надо прочесть…
– Ну, а может быть, просто погуляем?
– Да ну! Неохота!
Ксюша не выдерживала: «Ну, мама, а что ты так отвечаешь?» Я спокойно говорила: «Это он так отвечает, не я, это он может отвечать: „Гулять? Да холодно…”»
Затем мы изменили диалог. Теперь Гриша ей звонил.
– Ксюша, пойдём на фильм «Красные дьяволята»?» – спрашивала я.
– А я его уже видела.
– Ну, тогда пойдём на другой фильм! Не хочешь? А давай в кафе, возле зоопарка есть открытое кафе…
Я предлагала миллион вариантов, куда её звал
Когда ей исполнилось 16–17 лет – а она была просто обворожительной девушкой, я ей сказала: «Запомни, моя хорошая, ты будешь стоить ровно столько, насколько ты себя оценишь. Если ты себя оценишь в 3 рубля, ты и будешь стоить 3 рубля. Если ты себя оценишь в 30 рублей, ты и будешь стоить 30 рублей, если в 3 тысячи, ты и будешь стоить столько. Если оценишь в 3 миллиона, ты и будешь стоить 3 миллиона. Или вообще тебе не будет цены, сколько ни предлагай!» По-моему, это на неё подействовало. И она себя очень держала. Если у неё были какие-то нелады на личном фронте, она говорила: «Ну ты же меня такой воспитала». И я думала, что я правильно поступила.
Когда Ксюша заканчивала десятый класс, я ей советовала научиться печатать на машинке с иностранным шрифтом. Спокойная и доходная работа, на кусок хлеба с маслом всегда хватит.
Я не хотела, чтобы она была артисткой. В нашу профессию можно уйти один раз, не зная, что это такое. Если, конечно, ты хочешь чего-то добиться на этом поприще по-настоящему.
Но она всё-таки заявила, что пойдёт в артистки. К сожалению, она не видела всех мук, всех перипетий моей жизни, всех обид и всех сомнений. Она не знала, какие испытания для самолюбия преподносит актёрская профессия! Я ей не рассказывала. Я даже маме не всё рассказывала. Ксюша тем более не подозревала, что мне пришлось вынести, когда Завадского сменил Лосев, который меня ненавидел как главного врага своей жизни. Положение у меня было в театре плохое. Однажды, когда я снималась в картине «И это всё о нём», я заплакала. Я это очень хорошо сыграла. И мама мне сказала: «Какая, Валя, у тебя трудная профессия». Я подумала: ну, слава богу, что ты это увидела. А дочка не видела.
Когда моя дочь Ксюша приняла решение стать актрисой, я начала с ней работать. Я не педагог и не режиссёр. Никогда в жизни не буду этим заниматься. У меня не хватает терпения спокойно и тихонько рассказать, что нужно делать.
Меня не раз приглашали быть педагогом. Я понимала, что этому надо посвятить жизнь. Потому что актёрская профессия требует столько отдачи, столько шлифовки, столько работы над собой!
Сейчас, когда я вижу совершенно беспомощную артистку-партнёршу, я предлагаю ей очень лёгкое задание, чтобы она его выполнила, и тогда удаётся сделать маленький шажочек вперёд. Только теперь я подошла к этому пониманию.
Вспоминаю одну прехорошенькую артистку, у которой была очень плохая речь. Поэтому ей не следовало ни показываться, ни выходить на сцену. Она окончила театральный институт, но мне пришлось ей сказать, что, к сожалению, её там не научили. Или она
Недавно дала совет молодому актёру: «Ты репетируешь сейчас „Пиковую даму”, тебе надо прорваться из живота в небо, ты должен заорать, сколько есть у тебя сил: „Старая ведьма, я заставлю тебя говорить!” – тогда это выстрелит! А если будешь шептать себе в животик, как говорила Марецкая, то ничего не получится, к сожалению».
Сегодня – время сериалов. Приходит актёр. Если у него есть индивидуальность и мастерство, он весь выкладывается и уходит со съемки опустошенный. И только очень «оснащённые» актёры, которые работают в театре, могут выдержать эти 280 серий.
Я смотрела «Институт благородных девиц», где снималась моя дочь. Всегда радуюсь, что она снимается. И конечно, просмотрела весь сериал. Звонила Ксюше и очень мягко говорила: «Вот здесь ты хорошо играешь, а вот здесь… Тебе правду сказать или лучше промолчать?» Она говорила: «Скажи правду».
Только три человека тянули сериал до конца. Остальные отпали, как пиявки. На них было неинтересно смотреть. Ещё Чаплин говорил: «Садитесь, смотрите фильм, если через две с половиной минуты вам становится неинтересно, можете выключать или уходить».
А когда я начала работать с Ксюшей, то, естественно, и нервничала, и кричала, и была непедагогичной. Подготовка у меня получалась коряво. Короче, я тащила дочь на Наташу Ростову, а у неё не получилось. Она пошла к Калягину и провалилась. Несмотря на громкую фамилию. Я поняла, что это полный ужас. Ксюша жутко расстроилась.
Конечно, я пыталась ей помочь, кому-то даже звонила. За долгую жизнь в актёрской профессии у меня, естественно, накопились и связи, и знакомства. Но этого было мало. Ксюше требовалось блеснуть, произвести впечатление на членов приёмной комиссии, прочитать так, чтобы всем стало ясно: эта девушка достойна учиться в театральном вузе, у неё имеются данные.
А у нас в театре был прекрасный артист Владимир Фёдорович Гордеев. Для меня он просто Володя. Он обычно говорил: «Кошенька, ты делаешь не так. А попробуй сделать так…» Кошенька – так он обращался к молодым девушкам.
Оставалось шесть дней до сдачи экзаменов в ГИТИСе. Я его попросила: «Вова, Ксюша провалилась к Калягину. Вся надежда на тебя. Сможешь её подготовить?» Он сказал: «Валя, я возьмусь, пусть она ко мне придёт. Но дай мне слово, что ты к ней больше не подойдёшь и не будешь учить её играть». Я сказала: «Хорошо». Он поменял ей репертуар, и она поступила.
Ксюша стала студенткой ГИТИСа, и у неё началась эйфория. Я невольно вспоминала свои студенческие годы и сравнивала, сравнивала. Конечно, всегда можно сказать, что время было другое. Да, другое, но всё равно…
Я впитывала актёрскую науку как губка, а для дочери, мне кажется, важнее была вольная атмосфера творческого вуза, студенческая жизнь. Для меня стало потрясением, что Ксюша закурила. Я не понимала, как артистка может курить. Женский голос должен оставаться чистым. Голос – это редкий, бесценный дар.