Мои Пюхтицы и Приходские рассказы
Шрифт:
На церковной службе матушка редко молилась на «местечке» – в игуменском кресле напротив храмовой иконы Успения Божией Матери, – чаще всего она пела с сёстрами на правом клиросе, которым управляла тогда монахиня Георгия (Щукина) – главный регент, казначея и ближайшая к матушке игумении сестра обители. И тут нужно добавить, что матушка обладала прекрасным меццо-сопрано, так что без преувеличения можно сказать, что русская оперная сцена потеряла в её лице, может быть, одну из самых ярких исполнительниц. Впрочем, мне невозможно представить, чтобы когда-нибудь до своего поступления в монастырь матушка Варвара думала о карьере оперной певицы. Нам же всем, кто застал её в расцвете звучания её голоса, посчастливилось не раз слышать её прекрасное пение в составе трио на праздничных монастырских службах. В это трио кроме неё
Однажды мне довелось отметить особую простоту и доступность в общении с игуменией Варварой, что было для меня, как начинающего священнослужителя, очень важно, во время незабываемого паломничества на Валаам, о котором я бы хотел рассказать.
В один из дней в самом начале лета 1980 года, когда я ещё продолжал своё диаконское служение в Пюхтицах, мы с женой получили приятное известие от сестёр – ближайших помощниц матушки игумении, что включены в монастырскую паломническую группу на Валаам и что надо быть готовыми к поездке в ближайшее время. Это известие так повысило моё настроение, что в ожидании дня отъезда я то и дело ходил по дому и напевал несколько строчек, которые я знал, из известного канта про Валаам: «О, дивный остров Валаам, рука Божественной судьбы…».
И вот день отъезда наступил. После литургии наша паломническая группа во главе с матушкой Варварой осталась на молебен о путешествующих, который совершал отец Гермоген, и после небольшой трапезы мы отправились на рейсовом автобусе в Питер. В тот же день вечером мы сели на туристический теплоход, чтобы утром следующего дня оказаться на Валааме.
В те годы другого способа, чем вместе с туристами попасть на Валаам, и притом всего на один день, не было. Ранним погожим июньским утром, выйдя на палубу и смешавшись с туристами, мы увидели берег Никоновской бухты, всем своим аскетическим видом говоривший нам о его бывших главных обитателях – монахах. В отличие от туристов у нас, как у паломников, была своя, ни с кем не согласованная, программа посещения острова.
Никто нас на острове не ждал и ничего нам не обещал, но, надо сказать, всё складывалось для нас наилучшим образом. Прежде всего мы отправились в Никольский скит как самый близкий от причала, с одной стороны, и притягивающий своей архитектурой – с другой. Войдя в Никольскую церковь одноимённого скита, мы были приятно удивлены, увидев там деревянные леса и следы поновления росписей. Любуясь наиболее сохранившимися старинными росписями и давая одобрительные оценки работе неизвестных нам реставраторов, мы так увлеклись, что не заметили, как к нам подошёл молодой мужчина.
Он оказался как раз одним из тех реставраторов, которые, как выяснилось в ходе разговора, специально приезжали время от времени из Питера спасать старинные росписи.
Александр – так назвался реставратор – как оказалось, бывал в Пюхтицком монастыре, поэтому был особо расположен поговорить с нами не только о Никольском ските, но и о судьбах Валаама в целом. Игумения Варвара и отец Гермоген во время беседы показали, что прекрасно знают историю обители, так что беседа становилась всё оживленней, но вместе с тем увеличивался риск нарушить некоторые наши паломнические планы. Наконец матушка игумения, деликатно прервав беседу, сказала, что у нас сейчас по плану пикник, и предложила всем продолжить беседу за трапезой. Мы расположились на пикник неподалёку от храма прямо на лужайке с прекрасным видом на озеро.
Во время продолжившейся беседы реставратор Александр рассказал нам, что он и несколько его друзей и единомышленников – питерских реставраторов – по собственному почину, не получая ни от кого никакой материальной помощи, приезжают сюда в свободное время и работают. «Вот это подвижники!» – почти в один голос воскликнули мы, когда покидали Никольский скит. Но особенно мы были поражены, когда узнали, что Александр всю зиму работал на Валааме один, а другие друзья-реставраторы или не имели возможности приехать, или вынуждены были уехать с острова, не перенеся тяжёлых условий жизни на нём.
Подкрепившись, мы пошли по направлению к дороге, ведущей
Выйдя на дорогу и немного посовещавшись, мы решили идти пешком в надежде, что нас подберёт какой-нибудь попутный транспорт. Надо сказать, что самым слабым звеном в нашей паломнической «цепочке» была мать Иоасафа – пожилая монахиня с явно избыточным весом и больными ногами, так что наша пешая прогулка могла закончиться, едва начавшись, и все это понимали. Но не прошли мы и нескольких сотен метров, как за спиной послышалось узнаваемое тарахтение трактора «Беларусь». Убедившись, что трактор с прицепом, мы выстроились шеренгой вдоль дороги и замахали приветливо трактористу, намекая тем самым, что будем благодарными попутчиками, если он возьмёт нас в свой прицепной кузов. Молодой тракторист не заставил себя долго упрашивать и, к нашей общей радости, быстро остановился прямо посреди дороги, по-видимому, зная, что транспорт, который ездит по этой дороге, можно по пальцам пересчитать, а значит, можно не переживать, что трактор кому-то помешает.
Однако наша радость так же быстро улетучилась, как и появилась. Мы смотрели в замешательстве на крупные колеса и высокие борта деревянного кузова, как на неприступную крепость для доброй половины нашей небольшой паломнической группы, состоявшей из девяти человек. Всеобщее замешательство прервал отец Гермоген. Он подошёл к матушке игумении и, косясь в мою сторону, стал её в чём-то убеждать. И тут взгляды всех почему-то устремились на меня. Затем отец Гермоген, подойдя ко мне, сказал, что я должен помочь сёстрам забраться в кузов, и, не поясняя, что я должен делать, подвёл меня вплотную к переднему колесу кузова. Сообразив, что от меня требуется, я согнул спину наподобие ступеньки и замер. В тот же миг чья-то ступня опёрлась на мою спину, и через пару секунд под общий одобрительный возглас ступня, благополучно покинув мой хребет, успешно перенесла одну из сестёр в кузов.
Я старался не смотреть, кто в очередной раз наступит на меня, думая, что беспристрастное отношение к посещающим мою тыльную часть ступням избавит меня от тщеславных помыслов.
Но вдруг мной овладело непреодолимое желание узнать, по какую сторону от моей спины находится мать Иоасафа – несомненно, как я думал, главное испытание для моей спины на прочность. Я скосил взгляд вправо и увидел надвигающуюся на меня её внушительную фигуру. Я почувствовал, что где-то в глубине души у меня нарастает ропот: зачем основную тяжесть оставили напоследок?! Но тяжёлая ступня матери Иоасафы остановила мой бунтарский порыв. Будто намереваясь выкорчевать из меня все несмиренные помыслы разом, мать Иоасафа больно надавила мне на позвонки у основания шеи, и в следующий миг новый одобрительный возглас из кузова оповестил меня, что мучения мои кончились. В тот же миг какой-то ехидный голос, проникнувший в меня откуда-то извне, сказал, что я не смогу разогнуться. Но тут же другой, ободряющий голос внутри уверил меня, что коль скоро я трудился по послушанию, а не по собственной воле, то ничто мне не повредит. Действительно, в следующий миг со вздохом облегчения я без труда принял вертикальное положение и, насколько мог, проворно влез в кузов.
Трактор тронулся, и наш кузов запрыгал по грунтовке, заставляя нас хвататься за борта и друг за друга, чтобы хоть как-то удерживать равновесие, сидя на полу кузова. Так мы добрались до Преображенского храма. Эвакуация из кузова произошла гораздо легче, чем посадка, так как тракторист, проникшись к нам сочувствием, раздобыл где-то небольшую деревянную лестницу, и сёстры обошлись без эксплуатации моей спины. Итак, мы были у главной цели нашего паломничества – Преображенского собора. Там, куда мы стремились попасть, внутри собора, под спудом была главная святыня Валаама – святые мощи преподобных Сергия и Германа. Окна собора были заколочены досками, и потому собор походил на слепца, лишённого зрения по чьей-то злой воле. На двери, ведущей в собор, висел внушительных размеров замок, и нам ничего не оставалось, как попытаться поискать того или тех, с кем можно было бы договориться, чтобы войти внутрь. Человеком, который владел ключом от собора, оказалась пожилая женщина, одетая не по погоде в стёганый ватник. Похоже, что по нашей одежде и общему внешнему виду она легко догадалась, с кем имеет дело, и без лишних вопросов впустила нас внутрь собора.