Мои Турки
Шрифт:
Но часто Катя присылала дочери кукол, самых разнообразных: даже в костюме эскимоски. Такую куклу звали самоедкой. Была кукла из папье-маше в виде запеленатого младенца. Его прозвали «свитуш-кой», будто его стянули свивальником. Но однажды в посылке оказалась на редкость красивая кукла. Она лежала в коробке. Волосы куклы были льняные и кудрявые, глаза голубые; они открывались и закрывались. Лицо матовое, розовое. Лида ахнула:
— Тома, ты ее не умывай, как всех, лицо может попортиться. Девочки от куклы не могли отвести глаз, не могли налюбоваться.
— Доченька, — сказала Томе бабушка, —
Коробку с красавицей-куклой спрятали под голландку. Маленькая Тома потом о ней и забыла, а потом кукла и вовсе исчезла. Наташа, как и детские вещи, из которых Тома вырастала, отнесла и куклу в подарок своим племянницам на Крымскую гору, детям своих младших братьев.
Первый год, когда Маруся стала студенткой в техникуме, а Сережа на рабфаке, Катя жила еще в Махачкале. И им она старалась выкроить какую-либо помощь. Скопив денег, она купила Марусе готовое платье: серенькое с черным кантиком. Конечно же, в посылку положила и кое-что из продуктов и сладостей. Радостная студентка бежала из почты с посылкой, не чуя под собой ног. Но когда вскрыла ящик и развернула платье, из глаз девушки покатились слезы: в ящик пробралась мышь и прогрызла в нескольких местах подол нового платья.
— Марусенька, какое на тебе красивое платье, — сказали домашние, когда студентка приехала в нем на каникулы.
Сообразительная Маруся на подол платья настрочила симметричные черные ромбики в тон кантиков. Платье от этого, казалось, стало еще наряднее.
Родители в Турках, видя, что их старшая дочь из города всем помогает, считали, что Катя устроилась хорошо, хоть на деле все было далеко не так. А когда узнали, что Катюша там вышла замуж, порадовались за нее и решили везти в Махачкалу и Томуську, пусть там будет настоящая семья.
Была самая середина лета. Катя сообщила в Турки, что на юге неимоверная жара, чтоб дочке в дорогу сшили самое легонькое платье. И Томе сшили платье из марли. Пушистая коротенькая юбочка платья делала тоненькую девочку похожей на балерину.
Путь был длинный с пересадками в Летяжевке, Лисках и Ростове. Катя волновалась: мать старая, разменяла шестой десяток своей жизни, неграмотная. Как-то она будет добираться с ребенком по такой дальней дороге. Но в Летяжевке сидели недолго. И до Лисок ехать было бы неплохо, если б не духота в вагоне. Беленькое платье девочки быстро испачкалось. После Лисок в поезде стало еще жарче. И вот они в Ростове. Тут пересадка на много часов, можно погулять и по городу. Тоже сильно печет солнце, но дышится легче, чем в вагоне.
А город красив: дома высокие, широкие улицы, вдоль домов тянутся ряды деревьев, между которыми растет травка и цветы. Красота радует глаз.
— Мама, а я в уборную хочу, — проговорила девочка.
— А иди вон под то деревце, — велела ей Наташа.
Тома перешагнула через оградку газона и присела под дерево. Они обе и не заметили, как рядом оказался милиционер:
— Вы что же? Порядков не знаете? Дома это надо делать, а не на центральной улице в газоне. Придется с вас взять штраф.
— А у меня деньги не с собой, а в чемодане.
— Ваш адрес, бабушка.
— Село Турки, Саратовская область.
— Ничего не понимаю. А тут-то
— На пересадке мы. В Махачкалу едем. Улыбнулся милиционер:
— Идите на вокзал, там и туалеты есть. Дорогу-то найдете? Далеконько ушли.
Чем дальше поезд к югу, тем в вагоне становилось невыносимее. В дороге они уже около недели, поезда ходили медленно. Тома подружилась с какой-то веселой девушкой. Перед самым въездом в город девушка постирала марлевое платьице Томы, причесала ее.
И вот громкий голос проводника объявляет:
— Махачкала!
Поезда не придерживались расписаний. Катя могла прождать поезд и целый день, поэтому тетка Лиза посоветовала ей не отпрашиваться у начальства, а на вокзал встречать родственников отправилась сама с раннего утра.
Привела гостей к себе в дом. По дороге к тете Лизе Тома удивлялась:
— Почему же город лысый? Ни травы тут, ни деревьев. Не похож на Ростов.
Квартирка у тети крохотная в барачном доме. В кухне с одним окошечком вмещается один лишь стол. И зальчик тесный. Как вся семья тут вмещается?
А ведь тут у них жила и ее мама. Где же она могла спать? На полу?
Тетя Лиза угощает приезжих чаем.
— А, может быть, хочешь рыбки копченой или селедочки? — улыбаясь, спрашивает тетя Лиза Тому. — Вот и вобла есть.
Очень хочется Томуське рыбки. Она где-то в столе, даже запах чувствуется. Так и хочется сказать:
— Да, очень хочу.
Но почему-то отвечает: — Нет.
Но вот прибежала мама. Ой, какая же она молоденькая, худенькая! Почти как та девушка в поезде. Но мама красивее.
— Теперь у тебя две мамы, — говорит тетя Лиза, — мама Наташа и мама Катя.
Катя повела своих мать и дочь домой. Жила она тоже в доме барачного типа. И снова Тому удивил двор: такой большой и такой голый — ни травинки. Лишь в глубине двора росло одно корявое дерево.
— Это яблоня?
— Нет, это абрикосовое дерево, — ответила мама Катя.
В общественном коридоре, из которого вели двери в квартиры разных семей, сидел старик-сапожник и чинил обувь. Томе он показался чудаковатым. Увидев девочку, громко крикнул:
— Пионер, за дело Ленина-Сталина будь готов!
К его удивлению, Томка и глазом не моргнула. Сколько раз она эту фразу слышала на пионерских сборах у Лиды.
Встав по стойке смирно и сделав рукой салют, она звонко ответила:
— Всегда готов!
Удивился старик, даже привстал:
— Вот так Тома — двое с боку! Вот так молодец!
Комната, в которой жила Катя с Василием, была маленькая, узкая, с одним окном и почти без мебели: только стол, кровать да табуретки. Вечером познакомилась Тома и с дядей Васей. Наташа не спешила оставлять девочку в семье, а погостить и ко всему приглядеться. Она ходила на рынок, стряпала, кормила. Вот и однажды она ушла на рынок, Катя на работу, а Вася по пути на свою работу повел Тому к тете Лизе. Он не обижал девочку, но и разговаривать им обычно было не о чем. И на этот раз шли и молчали. От водопроводной колонки на дорогу натекла широченная лужа. Василий приподнял девочку одной рукой, сунул под мышку, перенес и поставил на землю. Томе показалось это грубым. Она же не куль, чтоб так вот совать ее под мышку.