Мои Великие старики
Шрифт:
– Ничего, подождем, может, прилетит. Георгий Михайлович, я слышал, что вы не можете жить без животных, без птиц…
– …и без тараканов… А как же? Братья наши меньшие. Умные, хитрые. Самая умная птица – ворона.
– А животные обладают чувством юмора?
– Вот ворона-то и обладает. Как дразнит она собак, как играет ими! Подходит к ним, начинает дразнить. Собака поворачивается, чтобы куснуть задиру, а та в сторону – догони. И так несколько раз. Собака плюнет и думает: не буду с ней, с черной, связываться, надоела.
– Скажите,
– Чувство юмора появляется тогда, когда человек осмотрелся в жизни и понял, где и над чем можно смеяться. И нужно ли смеяться. Я вот только к восьмидесяти годам и понял все смешное. И теперь умру с этим понятием. Смех – это великое… Это тот же нитроглицерин… Вот собаки – они как лекарство: лечат, спасают людей, укрепляют нервную систему. После восьмидесяти всем надо иметь собаку. Она спасет вас, поможет с режимом дня лучше всяких докторов. Она спасает даже от… самоубийства. Да, да, юмор спасает от самоубийства. И животные.
– В актерской среде в последнее время случилось несколько суицидов, вы знаете. По-видимому, у решившихся на это не было дома животных или недоставало чувства юмора. К великому сожалению.
– Это сильные люди. Маяковский тоже был сильным. И Хемингуэй…
А моей голубки все нет и нет. Видно, села на яйца. А может, и заболела, нахохлилась под карнизом.
– Георгий Михайлович, кого вы считаете себе ровней в вашем актерском амплуа? Луи де Фюнеса, а может, самого Чаплина?
– Ну это уж слишком… Считаю, что козырной конек Чаплина – режиссерство. По актерской заразительности можно найти и похлеще Чаплина. Но найти свою маску… он долго ее искал, много было неудачного, и режиссерски себя сформировать – это успех. Ему удалось увидеть себя в образе маленького человечка и влезть с этой маской в душу людям.
– Ваша жена понимает вас, ценит юмор?
– Юмор она понимает нормально, и меня терпит… Собак моих терпит, ей приходится и за ними ухаживать.
– А дочь?
– Да, юмор ей близок, она могла бы и писать, но стала художником. Хорошим портретистом. Сама не отдает себе отчета, насколько она сильна в портрете.
– Скажите, вы всех смешных персонажей сыграли в жизни или сейчас могли бы тряхнуть стариной? Выдать бенефис, премьеру?
– Да и не хотел особенно-то никого играть. И всегда смешил только самого себя. Понимаете, себя! А так, чтобы чего-то там намечать, играть… Нет. А вот рассмешишь себя – и другим рикошетом перепадает.
– В нашей нынешней жизни больше смешного или трагического?
– (Задумывается.) Сейчас много глуповатого. Недомыслия много, бескультурья. Красота спасет мир, а глупость его погубит.
– Вы это сами добавили?
– Да, немного к Достоевскому… Да, именно глупость погубит мир.
– И долго мы будем глупы, как вы считаете?
– А мы же не чувствуем природы, не чувствуем погоды. Вот и делаем глупости. Надо учиться у животных, иначе погибнем.
– Вы считаете, что цивилизация погубит
– Это уже на мази.
– Что, апокалипсис?
– Апокалипсис – закон природы, он долж-о-н быть! Его и выдумывать не надо. Взгляните на небо: одна планета погасла, другая возгорается.
– Скоро Пасха. Каковы ваши отношения с Богом?
– Бог всегда при мне. Правда, в смысле ритуалов, я – толстовец. Я понимаю, что это театр, и понимаю, что это необходимо. Особенно простым людям, которые не могут о Боге всегда думать. Вот и построили церковь, храм, напугали людей всякими побрякушками, золотом, облицовкой… Лужков это хорошо понимает.
– Вы имеете в виду новодел храма Христа Спасителя?
– Так я еще помню и оригинал. Мальчишкой бегал по широким лестницам. И как ломали его, помню.
– Здесь, на Арбате, в центре Москвы, вы живете много лет…
– И вот что любопытно: всегда жил в переулках с названием из двух слов: Кривоколенный, Спасоналивковский, Староконюшенный…
– Так на ваших глазах и Гоголя переносили с бульвара [11] …
11
С Гоголевского бульвара в 1951 году перенесен дореволюционный памятник Н. В. Гоголю, сначала – в Донской монастырь, затем, в 1959 году – на Никитский бульвар, во двор бывшей усадьбы графа А. Толстого.
– Этот прекрасный памятник надо вернуть на место. В советские времена ведь тоже глупые люди были, не только сейчас, они тоже умели рушить.
– … и рушили Старый Арбат?
– …Чтобы возвести эту «вставную челюсть» [12] Москвы. Какие замечательные были дворы, переулки, особнячки – Шаляпинский, Фонвизинский, Собачья площадка! Все уничтожили, чтобы вот эту дорожку к Кремлю проложить. У каждой эпохи свои маниловы.
– А колбасу-то по два двадцать помните, Георгий Михайлович? Здесь, в гастрономе, давали, в очереди, небось, тоже простаивали?
12
Калининский проспект (позже улица Новый Арбат) проложен в начале 60-х годов XX века по переулкам старого Арбата, что привело к уничтожению ряда памятников архитектуры XVIII–XIX веков. Высотные «дома-книжки» выглядели на фоне старой Москвы как чужеродные объекты, поэтому в народе их прозвали «вставные челюсти».
– Колбасу-то ладно. Я помню еще послевоенную лососину, которую я, студент, покупал на свою стипендию. Этак граммов по двести – хотелось вкусненького. Кадки помню с икрой. Точнее, с икрами, икра-то разная тогда была, и я различал ее разновидности. Мелкая – севрюжья, совсем дешевая, а покрупнее – белужья… Все цвета помню. А нынче-то одна черная, да и то не поймешь, может, из нефти вся… Про ту, настоящую икру и не вспоминают нынче. Даже Зюганов не вспоминает. А впрочем, он молод тогда был, мальчишка.