Мои знакомые
Шрифт:
— В Москве даже не поверили, получив мою телеграмму. Попросили подтвердить…
Война настроила всех — от мала до велика — на какой-то особый лад. Служебный кабинет с раскладушкой и умывальником стал домом, люди отрешились от устоявшихся привычек, потребностей, превратились в солдат трудового фронта…
Однажды в полночь на столе Андрея Семеныча затрещал телефон.
Ведавший монтажом инженер Гастеев доложил, что для завершения работ на Замоскворецком радиусе не хватает ста километров кабеля.
— То есть как… — У Чеснокова даже похолодело внутри. — О чем же вы раньше
И самому стало страшно от этой внезапно наступившей тишины.
Была ли здесь чья-то оплошка, или кабеля с самого начала недобрали — раздумывать было поздно. Дисциплина военного времени сурова, ответственность велика.
— Виноват, — только и вымолвил Гастеев, — готов нести любое наказание.
— Смелый вы человек, — все так же тихо произнес Чесноков, накаляясь против собственной воли, потому что уважал Гастеева как хорошего работника. — Но мне с вашим наказанием чай не пить! Мне нужен кабель, вот и думайте!
И положил трубку.
Постепенно, как это бывало не раз, приходило спокойствие. Еще ничем не объяснимое, вызревавшее из привычной убежденности, что безвыходных положений не бывает: не в пустыне живем. Только без паники, взять себя в руки, прикинуть…
Он уже потянулся было к телефону, чтобы вызвать начальника электромеханических устройств Николая Владимировича Церковницкого, как в дверь постучали, и тот сам вырос на пороге — высокий, подтянутый, чисто выбритый, он всегда брился ночью, чтобы сэкономить утреннее время. Весело тряхнув белокурым чубом, присел у стола.
— Все знаю, — упредил он рассерженный жест Чеснокова. — Гастеев мне звонил.
— Не вижу в этом ничего приятного, — буркнул Чесноков, не сводя глаз с гладких щек Церковницкого. Еще подумал, поморщась: «Неужто одеколоном мажется? Ну конечно, у него воз полегче моего. Хотя…»
Николай Владимирович Церковницкий слыл человеком неугомонным и вездесущим. За полгода до пуска станции он уже подгонял электриков, указывая на возможные узкие места, тормошил начальство, критиковал на собраниях «резинщиков» с Мытищинского вагоностроительного, подкрепляя свои слова статьями в многотиражке. Ему говорили: «Им статья как слону дробина. Не наш ведь завод». — «Что значит — не наш? — вскипал Церковницкий. — Советская власть одна!»
И не зря Андрей Семеныч, раздумывая, к кому бы обратиться за советом, вспомнил о Николае Владимировиче.
— Кто может помочь?
— Мосэнерго, — коротко изрек Николай Владимирович, когда-то работавший в этом учреждении. — У них есть кабель… Должен быть!
— Думаешь, дадут?
— Уверен, но без поддержки МГК не обойтись…
Утром кабель был получен. Так была решена проблема. Одна из многих.
И зря я вначале поражался быстрым темпам проходки метро в условиях войны. Ведь какие люди работали под землей!
— Вот, скажем, Костя Овчинников! Вы бы видели его! — взволнованно заговорил Чесноков. — Богатырь! Волжанин! Таких работников я больше не встречал. Ну, правда, резковат малость, но справедлив! Люди в нем души не чаяли. И умница, каких мало. Московскую капризную породу читал как раскрытую книгу. Загодя знал, где какую ставить крепь. Но уж
По линии Совнаркома метростроевцев опекал Василий Гаврилович Поликарпов, обычно отвечавший на просьбы: «Сам приеду, погляжу».
На этот раз было на что посмотреть. Костя при всем своем умении не мог рассечь тоннель к станции «Арбатская» — невиданный по напору слой воды сбивал с ног. Сутки работали люди, не просыхая.
По дороге на аварийный участок, пока Чесноков горячо объяснял товарищу из Совнаркома, какой человек Овчинников и как он все же умудряется сдерживать лавину воды новой, придуманной им крепью, о том, как до зарезу нужен хоть пяток водолазных костюмов, иначе проходка станет, Поликарпов помалкивал. Лишь на участке, когда Костя, слепой от воды и глины, вняв зову гостей, втянул их на площадку через узкую горловину, нещадно ругаясь при этом: «Что тут смотреть? У нас не театры!» — Поликарпов сказал:
— Постараюсь помочь.
А Чесноков, перекрывая шум воды — все в минуту промокли до нитки, — закричал смутившемуся Косте:
— Это ж товарищ из Совнаркома, попридержи язык!..
Поликарпов, как был мокрый, в каске, сел в машину и поехал в Кремль.
В полночь, едва дали отбой воздушной тревоги, к складу Метростроя подъехали крытые брезентом грузовики, в них лежали водолазные костюмы и десять тысяч спецовок.
Овчинников не ушел со смены, пока не поставил заслон воде.
Андрей Семеныч рассказывал. Одна история сменяла другую, из них складывалась картина военных будней…
Каждый день нес с собой новые заботы, новые задачи. Жарким августом, когда солнце, будто огромная огненная ракета, зависало в рокочущем от моторов небе, несколько бригад были посланы строить оборонные объекты в районе Бородина. Базу надо было создавать самим…
Мне в своей жизни довелось поработать в полевых условиях на сооружении дорог, дамб, мостов — и всякое приходилось видеть: и путаницу, и штурмовщину. Но как же радовалась душа, когда за дело бралась мобильная колонна — отряд со сложившимся коллективом, где все было налажено, каждый знал свое место и все делалось без лишней суеты. Стук топоров, визг циркулярной пилы, жужжанье сварки — и, как в сказке, вырастали легкие бараки, гаражи, мастерские, подводилась вода. Короткий посвист движка оповещал о пуске подстанции. А в котельной, окутанной морозным паром, грелась вода для утренней заправки машин — и они минута в минуту выезжали из ворот, а вскоре на объекте поднимались штабеля труб, кирпича, арматуры…
Это в мирное время… А здесь и в военное было так же, может быть, еще четче, сноровистей, быстрей. Группу метростроевцев возглавили инженеры Стрымбан и Рахлин. Из Москвы по Волге на баржах уже везли гравий и цемент, доски и оборудование для подстанции. На месте разыскали глину. Стали готовить раствор, бетон. В палаточном городке все решал график. Военные специалисты показывали, где и как надо строить, куда повернуть амбразуры дотов, уточняли сектора обстрела.
Рыли противотанковые рвы, ставили ежи, сотни, тысячи, десятки тысяч ежей.