Молчаливый полковник Брэмбл
Шрифт:
Ибо полковник Брэмбл любит только привычные зрелища и шутки, когда все уже под хмельком.
Его любимый номер — рассказ доктора О’Грэйди об одном увольнении в отпуск. Когда полковник пребывает в дурном расположении духа, когда кого-то из его старых друзей произвели в бригадного генерала или наградили орденом Бани [28] , только этот рассказ может заставить его улыбнуться. Он уже давно затвердил его наизусть и, словно ребенок, останавливает доктора, если тот пропустит фразу или изменит редакцию какой-нибудь реплики.
28
Орден Бани—
— Нет, доктор, не так! Морской офицер сказал вам: «Если вы услышите четыре резких, отрывистых гудка сирены, значит, корабль торпедирован». А вы ему ответили: «А что, если при взрыве торпеды сирена сломается?»
Отыскав нужную страницу, доктор возобновляет чтение.
Паркер тоже откопал фразу, неизменно пользующуюся огромным успехом. Он позаимствовал ее из письма какого-то полкового священника в газету «Таймс».
«Жизнь солдата, — писал этот проницательный человек, — весьма сурова, а порой чревата реальными опасностями».
Полковник смакует скрытый юмор этой формулировки, видимо, не осознанный автором, и охотно цитирует ее, если, например, при разрыве снаряда его больно ударяет осколок разлетевшейся щебенки. Но когда разговор становится уж слишком специальным и скучным, он контратакует падре и бьет по одному из двух его самых слабых мест. Речь идет о епископах и о шотландцах как таковых.
Падре, уроженец Шотландского нагорья, отличается редкостным, прямо-таки свирепым патриотизмом. Он твердо убежден, что в этой войне одни лишь шотландцы делают дело и действительно бьются насмерть.
— Если историки честные люди, — говорит он, — то эту войну они назовут не европейской, а войной между Шотландией и Германией.
Полковник тоже шотландец, однако он справедлив, и всякий раз когда видит в газетах списки потерь ирландской гвардии или валлийских стрелков, то громко оглашает их, чтобы падре его слышал. А тот, не желая сдаваться, неизменно отвечает, что, мол, подразделения ирландской гвардии и валлийцев все равно формируются в Абердине [29] .
29
Абердин— шотландский порт на Северном море.
Все это, друг мой, может показаться вам наивным, но скажу, что именно такая вот ребячливость и озаряет нашу грустную жизнь то и дело обстреливаемых Робинзонов. Эти восхитительные мужчины и вправду остались в известном смысле детьми: они розовощеки, их страсть к играм неистребима, и это наше сельское пристанище довольно часто кажется мне каким-то питомником героев.
Но я бесконечно верю им: их ремесло строителей империи вселяет в них высокую идею о долге белых людей. Полковник, Паркер и иже с ними — это «сагибы», которых ничто не заставит сойти с избранного пути. Презирать опасность, не струхнуть под огнем — в их глазах это даже не свидетельство мужества, а просто признак хорошего воспитания. О каком-нибудь маленьком бульдоге, не спасовавшем перед здоровенным псом, они на полном серьезе скажут: «Вот это джентльмен!»
А истинный джентльмен — это, скажу я вам, едва ли не самое симпатичное существо из всех, которые пока что дала эволюция жалкой группы млекопитающих, производящих в настоящий момент некоторый шум на Земле. На фоне этой ужасающе злобной породы англичане создали своеобразный оазис учтивости и безразличия. Людям свойственно взаимное презрение. Англичане же попросту не замечают друг друга, и я их очень люблю.
Прибавьте, что с нашей стороны было бы довольно ошибочно и глупо считать себя умнее их (между прочим, мой друг, майор Паркер с видимым удовольствием утверждает, будто так оно и есть). Правда заключается в том, что их ум следует методам, отличным от наших: одинаково далекий как от нашего классического рационализма, так и от чисто немецкого педантичного лиризма,
Но вот я вижу в окно, как ведут под уздцы моего коня. Значит, надо мне отправляться к ворчливым фермерам и раздобыть у них соломы для квартирмейстера, который вроде бы строит конюшню. Тем временем вы, о моя воительница, меблируете свой будуар и подбираете для его стен полосатые шелка нежнейших оттенков.
В вашей гостиной, где стиль Директории прежний (Синева лаванд и лимонная желтизна), Старинным креслам давно уже роль суждена Соседствовать с разностилицей неизбежной — С кушеткой внеисторической и безмятежной… (Синева лаванд и лимонная желтизна.) Здесь, угождая изысканным одалискам (Синева лаванд и лимонная желтизна), Щеголи-офицеры могут болтать допоздна, В ярких мундирах красуясь, без всякого риска Будут они похваляться победою близкой… (Синева лаванд и лимонная желтизна.) Стены голые, словно простенки старого храма (Синева лаванд и лимонная желтизна), Еще будут ждать, что пора наступить должна, Когда какой-нибудь первый консул [30] с упрямым, Непреклонным лицом сюда ворвется снаружи, Всю Директорию нашу и этот покой разрушив… (Глаз-лаванд синева, чьих-то щек желтизна.)30
Первый консул— Наполеон I Бонапарт (1769–1821).
— Разве вы поэт? — недоверчиво спросил меня полковник Брэмбл, заметив, как я выстраиваю, одну под другой, короткие фразы одинаковой длины.
Я решительно протестую.
V
Четыре дня подряд лил дождь. Тяжелые капли монотонно барабанили по вогнутому брезенту палатки. А за палаткой, в поле, трава исчезла под слоем желтоватой грязи. По ней хлюпали солдаты, и при каждом их шаге казалось — какой-то огромный великан щелкает языком.
— «…И земля стала растленна, — вслух читал падре. — И сказал Бог Ною: «Сделай себе ковчег из дерева гофер; отделения сделай в ковчеге и осмоли его смолою внутри и снаружи… В сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились», — продолжал доктор. — Этот потоп, — добавил он, — вполне реальный факт. Он действительно имел место, ибо все восточные мифологии упоминают его. Речь, несомненно, идет о разливе Евфрата; вот почему ковчег был смыт в глубь суши и в конце концов очутился на холме. Подобные катастрофы часто происходят в Месопотамии и в Индии, но в Бельгии они редки.
— В семьдесят шестом году в Бенгалии от циклона погибли двести пятнадцать тысяч человек, — заметил полковник. — Месье, пожалуйста, налейте всем портвейну.
Полковник обожал всякого рода цифровые справки, и это оказалось большим несчастьем для Ореля, неспособного запоминать числа. Он ежедневно расспрашивал его о количестве жителей какой-нибудь деревни, о численности сербской армии или о начальной скорости пули, выпущенной из ствола французской винтовки.
С ужасом предвидя вопрос полковника о суммарном среднем уровне осадков во Фландрии (в футах и дюймах), он поспешил предпринять отвлекающий маневр.