Молчание леди

Куксон Кэтрин

«Неправда, — заявил он. — Тебе не может быть больше четырнадцати. Почему ты здесь? Разве у тебя нет родственников? У тебя был хоть какой-то дом?»

«Да, мистер. У меня был какой-то дом. Да, можно и так сказать». Но я не почувствовала, что в этот момент заплакала, действительно заплакала — это я-то!

Он буквально зарычал:

«О, ради Бога! Только не это. Меня и раньше слезы никогда не трогали и вряд ли тронут сейчас».

И знаешь, что я сказала ему в ответ?

«Да кому, к черту, нужно вас растрогать! Мне ни к чему ваше сочувствие, ваши добрые слова, если они у вас даже есть, вот. Я сама себе хозяйка и всегда ею буду. Вот так. Никто не будет говорить мне, что мне делать. Если я не хочу делать что-то, я это и не делаю. Знайте это, мистер!»

И знаешь, Рини, что он сделал? Он запрокинул

голову и захохотал. А как я узнала позже, он был мужчиной, который не склонен смеяться. Чтобы заставить его смеяться, нужно было сделать что-то ну очень смешное. В то утро он смеялся, пока практически чуть не подавился. А потом он спросил: «Так тебе нужна работа?» «Что?» — сразу не поняла я. «Что слышала. Не прикидывайся дурой. Я спросил, нужна ли тебе работа». «Это кое от чего зависит». «Отчего?» «От того, сколько вы собираетесь мне платить». Я увидела, как он, огорошенный, сглотнул, а потом он сказал: «Шиллинг в неделю, не больше, а также питание и жилье. Видишь то строение рядом с сарайчиком, где ты брала щетки? Это прачечная. Первое, что ты сделаешь, — это приберешься в ней. Там хороший котел. Ты наполнишь его водой с помощью насоса, находящегося за ним. Потом порубишь часть вот этих ящиков и разведешь огонь. Тебе придется порубить столько ящиков, сколько нужно, чтобы нагреть котел, а для этого требуется много дров. Потом ты сможешь там жить. Кроме того, этот двор нужно убрать как следует, а не халтурить, как ты это делала последние дни. Эта прачечная должна быть чистой, для того чтобы ты могла стирать там мои вещи, включая постельное белье. Тебе когда-нибудь раньше приходилось стирать?» Я не ответила, а он сказал: «Ничего, научишься. И, если меня удовлетворит твоя работа, ты будешь получать по шиллингу в неделю и жратву».

Итак, девочка, в последующие шесть месяцев я узнала, что такое работа. Да, я работала так в течение шести месяцев, а потом в один из дней он сказал мне: «Не кажется ли тебе, что пора пойти в магазин Джинни и приобрести что-нибудь на смену этим твоим обноскам? Если ты вернешься прилично одетой, то я найму тебя в качестве домашней работницы. Ты умеешь готовить?»

«Нет».

«Ладно, это никакой роли не играет, но тебе придется научиться готовить кашу. А вообще я обычно ем не дома. Что скажешь?»

«Сколько заплатите?» — спросила я.

На это он снова рассмеялся:

«Полкроны».

«Вы хотите, чтобы я стала вашей домработницей?» — спросила я, глядя снизу вверх на его большое волосатое лицо.

«Да, именно, — сказал он, — моей домработницей, и… — Он ткнул меня кулаком в грудь. — И тебе не придется доставать нож. Это я тебе обещаю, Белла. Как, ты говоришь твоя фамилия?»

«Морган».

«Хорошо, мисс Белла Морган, так вот, со мной тебе нечего опасаться. Я не думаю, что, когда ты вырастешь, будешь выглядеть лучше. Поэтому нет необходимости волноваться по этому поводу. Ха-ха-ха!»

Я помню, как я обиделась тогда. Я знала, что была низенькой и коренастой, с простоватым лицом. Ну, вот так все и началось. Я стала его домработницей. Тогда мне было около четырнадцати, и проработала я на него шестнадцать лет, причем в последние три года он большую часть времени не поднимался с кровати. Болел. И к концу его жизни я знала о нем не больше, чем когда впервые увидела его. Я только могу сказать, что он был своеобразным человеком. За все те годы распорядок его жизни не менялся до тех пор, пока он не слег.

Он не всегда был занят в лавке. У него был человек, который иногда приходил и подменял его. В таких случаях он проводил время в своей спальне наверху. У него там был небольшой письменный стол, за ним он всегда записывал цифры и делал заметки. Я узнала об этом из клочков бумаги, которые находила в корзине для мусора. Но я также знала, что он торговал не второсортными овощами и фруктами. Практически весь товар был первосортным. Я понимаю, что так было не всегда: сначала он торговал второсортным товаром, поэтому-то он так ненавидел своего соседа Фрэнки. Однажды они серьезно повздорили, и Фрэнки сказал: «Ты всего лишь торговец испорченными фруктами». И тем не менее, как я потом обнаружила, в его гардеробе имелось несколько костюмов, и все они были хорошего качества.

Он жил по своеобразному расписанию. В пять прилавок убирался. Он никогда не делал

это сам, во всяком случае, пока я жила там. К шести он уже был умыт и одет для выхода. Бывали дни, когда он возвращался около девяти. В противном случае он обычно предупреждал: «Не жди меня. Мне ничего не понадобится». Не думаю, что он когда-нибудь за свою жизнь сказал «пожалуйста» или «спасибо». И он всегда давал мне почувствовать, что я незначительное существо, просто кто-то для уборки дома, стирки и готовки. Иногда, насколько я знала, он не возвращался до двенадцати часов, и мне всегда было интересно, что же он делал. Но все те годы я ни разу не видела его пьяным, хотя я, конечно, не знала, каким он возвращался в позднее время. Случилось так, что его осмотрел врач, и это врач сказал мне, что у него какая-то смертельная болезнь. Потом я узнала, что эту болезнь называют лейкемией. Что-то там с кровью. Что было очень странным, он не разрешал мне обмывать его. Я только протирала фланелью его лицо в те дни, когда ему было совсем плохо. Вскоре после того, как он слег… — Она замолчала, а потом спросила: — Тебе интересно, девочка? — А когда Рини утвердительно кивнула, она продолжила: — Ну и хорошо. Как я говорила, он уже некоторое время был прикован к постели, когда позвал человека, управлявшегося в лавке, и велел ему продолжать работу. Но сначала он передал ему письмо, которое тот должен был отнести на склад некоему мистеру Уэйру. В тот же вечер он сказал мне: «Я хочу, чтобы ты ушла в свою комнату и не выходила оттуда. У меня будет гость. Он сможет сам попасть в дом — у него есть ключ». Я просто смотрела на него и молчала, а он прокаркал:

«Ты слышишь, что я говорю? Я говорю, что ты не должна показываться. Сиди в своей комнате до его ухода. Навостри уши, и ты услышишь, как он уйдет. Теперь поняла?»

Не сказав ни слова, я вышла. Более чем через час я услышала, как кто-то поднимается вверх по лестнице. Прошло более двух часов, и я услышала шаги человека, спускавшегося по лестнице. В окно я не увидела ни такси, ни другой машины. На следующий день он послал за своим стряпчим, который привел с собой двух клерков. Ну, поскольку они сидели у него довольно долго, я пошла и постучала в дверь, потом открыла ее и уже собиралась спросить, не хотят ли они чаю, когда с кровати раздался рев: «Убирайся!»

Я, бросив лишь один взгляд, увидела, что по кровати разбросаны листы бумаги и что-то наподобие пергаментных свитков, а стряпчий сидел в кресле у кровати и рядом с ним стояли клерки.

Я не очень тихо закрыла дверь. Иногда я считала его свиньей, и это был как раз такой случай. Я забыла о том, что он был так добр, что приютил меня. Однако он никогда особо не спешил оплачивать мою работу. А на следующий день, когда я вошла в его комнату, он передал мне запечатанный конверт, на котором стояло только имя — «Мистер Уэйр», и сказал: «Отнеси это на склад как можно быстрее». Я спустилась вниз и уже собиралась взять накидку и набросить ее на себя, когда позвонили в дверь. Это был врач — приятный и вежливый человек, среднего возраста и очень добрый. Я проводила его наверх, открыла перед ним дверь и отошла в сторону, пропуская его вперед. Потом мы оба удивленно вскрикнули. На кровати никого не было, а, насколько я знала, мистер Макинтайр уже несколько недель не мог встать с нее. Но потом мы увидели его. Он скрючился на половике у кровати и — подумать только! — в руке он держал открытый складной нож. Это был один из тех ножей, ну, знаешь, какие бывают у скаутов, у них помимо лезвия есть еще отвертка и пилка. Но в данном случае было видно только лезвие. Хозяин крепко сжимал этот нож, а доктор, когда перевернул его, воскликнул: «Боже мой, с ним случился удар! Что же заставило его встать с постели?»

Я помогла перенести его скрюченное тело на кровать, а ноша не была легкой, и доктор сказал: «Это уж точно его доконает».

Осмотр показал, что у мистера Макинтайра действительно случился удар, и у него была парализована вся левая сторона тела. Его лицо было перекошено, и он не мог говорить.

«Одна вы с ним больше не справитесь, — сказал доктор. — Ему потребуется сиделка. Я займусь этим с утра. Пусть лежит так до утра, он не причинит себе вреда. Только не надо его волновать, пытаясь заставить его заговорить. А сама вы продержитесь эту ночь? Может быть, вы знаете кого-нибудь, кто посидел бы здесь с вами?»