Молчание небес
Шрифт:
«Когда ж всё это кончится? – обречённо подумал он, ища курево на столе. – Мне уж тридцать пять лет!.. Итоги подбивают в эти годы, а я, как клуша, со своим романом… Да куда же они сигареты дели?! Торчки долбаные, одна «травка» вокруг!»
На столе среди грязной посуды с остатками пищи виднелись лишь початые пачки из-под «Беломора» с пустыми гильзами.
– Паш, – хрипло позвал он. – Дай закурить.
Тот, не отрываясь от разговора, бросил ему через стол пачку «Пётр I».
«Откуда эти люди? – попытался вспомнить он. – Видимо, когда спал, пришли…»
Затравленными
Как она любила поначалу эти посиделки! Писатели, поэты, художники, музыканты, киношники!.. Вся атмосфера в квартире пропахла пьяным интеллектом! И ведь все были гениями! И рокеры, что с многозначительной серьёзностью принимали похвалу своих заумных песен. Это потом, через годы, они научились снисходительно улыбаться в ответ на те же самые вопросы, а тогда… Тогда все млели от этих непонятных, убогих по гармонии и смыслу песен. И поэты, на самом деле талантливые ребята, тускнели по сравнению с ними. И, как ни странно, «подстраивались» в своих стихотворениях под певцов.
А Макаревич, дружно отринутый всеми ими, как примитив и приспособленец, продолжал писать, сочинять и петь.
Художники с непонятной мазнёй на холсте… Режиссёры, не снявшие даже дебютных роликов…
Но почему-то все считали: Серёга!.. Вот он – настоящий гений! Вот он себя точно покажет, мы ещё гордиться будем знакомством с ним!
Он вспомнил, как Ленка, с журфака, кричала громко через стол: «Мы ещё клочки его рукописей собирать будем для Сотби!» – и плескала нечаянно вином из бокала на открытые «Фрикадельки в томатном соусе». Уже тогда все знали, что он пишет роман. И это не роман – бомба будет! И он – гений!
Тринадцать лет прошло… И давно уже нет в этой квартире никого из той старой компании. И Ольги, жены, тоже здесь нет. И лишь хмельная аура богемных неудачников витает повсюду. Никто не стал ни великим, ни просто знаменитым. «Лабают» ребята по кабачкам да фестивалям в узком кругу малолетних поклонниц. Разбежались «художники»: кто по «евроремонтам», кто по архитектурным конторам. Почему-то многие подались в критики. И в музыкальные, и в литературные.
Но большинство кануло в никуда. Спились, эмигрировали, умерли… И появились новые. Незапоминающиеся. Но тоже «гении»…
Он снова всмотрелся в лица сидящих. Кажется, его возраста… Может, чуть моложе. А как зовут – не знаю. Или не помню, заспал… Как долго длится эта пьянка! Тринадцать лет прошло, а кажется – только вчера встретились, сели, подняли бокалы… Сгинули все. А ты остался. И твой роман.
«Да, роман… – пьяно и тоскливо подумалось ему. – Аж семьдесят восемь страниц… По шестнадцать страниц в год. Гений заср…ный. Если б Пашка кавээнщиков не раскрутил на репризы – сдох сейчас уже… со своими старыми друзьями в придачу.
Он откинулся на спинку стула, потянулся за новой сигаретой и, прикуривая, вдруг замер от мысли: «А о чём я пишу?!»
Он совершенно забыл начало! То гениальное, с чего всё началось!
Спичка обожгла пальцы. Он потряс кистью, подул на неё машинально.
– Нет! Не помню! НЕ ПОМНЮ!!!
Положил не прикуренную сигарету на блюдце, налил полный стакан водки – Пашка только стрельнул на него глазами – и выпил, тягуче, не торопясь.
– Я сейчас… – сказал он незнамо кому и, шатаясь, пошёл в ванную.
У него там давно было присмотрено: «полотешка» сорокового диаметра. Выдержит. А верёвка – от ванной шторки, добрая, синтетическая, не порвётся. Только разом! Приделать – и соскользнуть с унитаза! Чтобы всё махом и без боли!
Противно отрыгнулось водкой. Сергей тягуче сплюнул на пол.
Он так и не вспомнил, что его «гениальный» роман именно так и начинался тринадцать лет назад:
«Гений соскользнул с унитаза…»
Вера
«Осторожно! Двери закрываются. Следующая остановка…»
Вагон заполнялся народом. Многие стояли. Сегодня, среди недели, ехали в основном дачники-пенсионеры, торопились закончить перед снегом последние садовые работы.
По проходу, с трудом пробираясь сквозь народ, сновали туда-обратно «коробейники» с мороженым и прессой.
– Пломбир, шоколадное, эскимо…
– Кроссворды, телепрограмма, лунные календари, анекдоты…
– Пломбир, шоколадное…
Вере повезло: сидела, и притом – у окна. А главное – работал обогреватель. Придвинула к нему околевшие ноги и задремала…
«…Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали, так поступайте и вы с ними».
Голос сквозь монотонный вагонный гомон звучал убаюкивающе и приятно. Хотелось слушать и слушать, не открывая глаз, и проваливаться всё дальше и дальше в тёплую дремоту. Ноги в насквозь промокших кроссовках постепенно отогревались. Вера даже расстегнула пуховик.
– Да ну вас!.. Чепуху мелете, молодой человек, а мы сидим, слушаем… уши развесили… – раздражение в женском голосе было неподдельным.
– Какой же я молодой?.. С сорок шестого…
– Тем более! Городите здесь… Я вон своей невестке как только не угождала!.. Всё для неё делала, задницу только не лизала… И что?! Настропалила, сучка, сына: комнату сняли, съехали и на порог к себе не пускают! Это как?! Внука не дают! Сын! Сын говорит: «Не ходи, от тебя только негативная энергетика… после тебя Гриша всю ночь плачет во сне… и дёргается…» Представляете? – сын говорит!!! Внук от меня дёргается!.. А я от них не дёргаюсь!.. От этой сучки не дёргаюсь!.. Как у нас появилась, так на таблетках и живу! «Дёргается…» Не-ет, правильно народ говорит: «Не делай добра никому – и зла тебе никто не сделает». А я всё: «Людочка-Людочка, Людочка-Людочка…»