Молчание пирамид
Шрифт:
И еще вокруг пирамиды из таганаита не было ни единого следа, и едва Самохин приблизился к закрытому плитой входу, как будто из-под земли возник человек в трико песочного цвета и такой же маске. По его позе и движению, это был охранник, хотя и безоружный. Он встал на пути, как фашист, расставив ноги и заложив руки назад.
— Что, сюда нельзя? — мирно спросил Самохин. Тот, словно лев, сделал два угрожающих шага навстречу и встал, показывая, что не пропустит.
Только что хвостом по песку
— Нельзя, так нельзя… — Самохин обошел пирамиду стороной и оказался в лесу, где вместо песка под ногами зашуршал мох.
Наружной охраны не было даже возле пирамиды самозванца…
Может, настоящий Ящер тут и сидит? Вернее, возлежит?..
Если его при Сталине держали в шарашке, где он писал прогнозы, то почему бы лжепророку не создать свою шарашку в виде Ордена Молчащих, где в пирамидах, уже вроде бы вольные, живут какие-нибудь аналитики, когда-то оказавшиеся невостребованными и выброшенными на улицу, и сочиняют будущее…
С этими мыслями Самохин сделал по лесу большой круг — ни наблюдения, ни охраны, даже боль в желудке вроде бы стихла. Хотел пройти берегом озера и где-нибудь искупаться в укромном месте, но увидел монахиню, бегущую ему наперерез.
Подняли тревогу…
— Я здесь, сестрица! — он помахал рукой. Увидев исчезнувшего пациента, она перешла на шаг, напустила на себя спокойствие и приблизилась уже полная достоинства: оказывается, и непробиваемые, молчащие люди волнуются.
— А у вас имя есть? — спросил Самохин, разглядывая монахиню. — Если не можете сказать — напишите на песке.
Даже не взглянув, она пошла вперед и сделала знак идти за ней.
— Ладно, — сказал он. — Буду звать сестрой. Не обидитесь?
В лечебнице возле ложа, уже стоял железный, кованный стол, на котором было что-то накрыто медицинской клеенкой. Монахиня отвернула ее, тщательно вымыла руки в тазу, после чего, без всякой подготовки и знаков, молча начала стягивать с него пиджак.
— Я сам, — воспротивился он. — Рубашку тоже? Пока раздевался, она сняла с решетки треугольный кусок зеленой ткани, которую Самохин принял за занавеску, и встала с ней напротив, как с пеленкой.
— Что, и брюки снимать? Она кивнула.
— Понимаю, сестрица, — попробовал пошутить. — Но у меня желудок болит…
Невозмутимая, с аскетичным лицом, монахиня ждала, раскинув перед собой ткань.
— Сейчас бы сначала в баньку… Или в озере искупаться, смыть дорожную пыль… Почему вы молчите? Ах, да, правила…
Когда Самохин снял и плавки, она завернула его в шуршащую, водонепроницаемую пеленку и показала знаком на ложе.
— Ладно. — Он лег. — В чужой Орден со своим уставом…
Монахиня скинула клеенку со стола, заставленного всякой керамической посудой, в одну добавила все ту
— Что же вы меня, как покойника? — еще раз попытался разговорить ее Самохин. — Никогда в жизни не мыла женщина… Кстати, у вас такое редкое имя — Василиса…
Она будто не слышала, до боли растирая тело едва смоченной мочалкой.
— Вам же сказали, язву полечить! — Уже откровенно схамил Самохин, когда эта скромная и бесчувственная банщица добралась до гениталий. — А она у меня повыше.
Василиса не реагировала ни на что, руки ее оказались еще жестче мочала, особенно когда стала мыть голову и дергать за волосы. В последнюю очередь она достала опасную бритву и, не намыливая, а только смачивая мочалкой, можно сказать, на сухую, обрила четырехдневную щетину, а потом и всю растительность в местах интимных, как перед операцией.
— Вы что собираетесь делать? — спросил он. — Резать, что ли?
На миг показалось, его заблуждение доставляет ей удовольствие.
Вся эта процедура длилась около получаса, наконец, она расстелила на другой половине ложа что-то вроде холстинной мешковины и чуть подтолкнула его руками. Самохин уже начинал понимать, что от него требуется, перекатился на сухое, а монахиня завернула его в эту ткань, скрутила пеленку, на которой мыла, убрала разлитую воду и сняла с решетки его пиджак.
— Это оставьте! — привстал Самохин, вспомнив об удостоверении.
Немая сестра отлично слышала, взяла только брюки, скомканную рубашку, белье и преспокойно удалилась.
Если это омовение и бритье у них считалось лечением, то весьма странным: ничего подобного Самохин еще не встречал и боль не прошла. Разве что тело после мочалки горело огнем и кровь стучала в ушах. Он скинул с себя мешковину, однако в пирамиде не было и малейшего движения воздуха. Свисающая с потолка птица оказалась над лицом всего в метре, и он разглядел ее когтистые лапы, нацеленные на него.
И это стало последним, что отметило сознание.
Вероятно, он проспал весь день, поскольку солнце было где-то за изголовьем и косые, притушенные тонировкой стекла лучи высвечивали красный гранит пола. Язва вроде бы успокоилась, по крайней мере кочевники со своим котлом не снились, и вообще, сон в пирамиде был глубоким, как беспамятство, без грез и сновидений.
Может, и впрямь пирамиды лечат?
Самохин достал из кармана пиджака телефон — связи по-прежнему не было. Скоро четвертые сутки, как адмирал Липовой не получал никаких вестей, а значит, уже начал искать. Неужели его люди не отследили их передвижение?..