Молчание пирамид
Шрифт:
Самохин завернулся в мешковину, прошлепал босым по граниту и через подземный ход — дверей как таковых не существовало — выглянул на улицу.
С утра пустынный поселок вечером заметно ожил, на дорожках среди пирамид и берегу озера прогуливались люди, причем каждый сам по себе и в полном безмолвии. На всех были одинаковые тресы, и отличить мужчин от женщин можно было лишь по головным уборам — одни в черных скуфейках, другие в монашески подвязанных черных платах, без явных женских форм.
Только у таганаитовой пирамиды в сосняке по-прежнему никого не было…
Судя
Неужели это все-таки территория какой-нибудь бывшей республики? Но где может быть такая русская природа? В северном Казахстане?..
Рабы все еще работали, и оттуда доносились негромкие отголоски гортанной, отрывистой речи.
Берег был всего в десятке метров, если напрямую. Самохин огляделся, прошел по искусственному и еще теплому пляжу, скинул покрывало и нырнул в воду. Несмотря на холодную синеву, озеро оказалось теплым и соленым! Он отплыл подальше от берега и попробовал достать дна — воздуха не хватило, глубина больше десятка метров, к тому же ощутил, как начинает разгораться истертое травяной мочалкой тело.
А что если они и вправду выращивают тут жемчуг?
Чтоб потом доставать оттуда песок?..
Едва Самохин вышел из воды, как ощутил сильный озноб, словно от температуры. Замотавшись в мешковину, он побежал по ступеням неосвещенного подземного входа, и с разбега натолкнувшись на чью-то твердую спину, отпрянул.
И только потом разглядел в полумраке Василису. В одной руке она несла высокую глиняную миску, накрытую салфеткой, которая даже не дрогнула от толчка, в другой — его выстиранную и отутюженную рубашку.
— Простите, — обронил он.
Монашествующей служанке извинений не требовалось, она невозмутимо проследовала к ложу и встала в ожидании.
Тут и впрямь вся жизнь проходила на постели.
Самохин сел на край ложа, принял из ее рук миску и снял салфетку — ложки три какой-то зеленоватой кашицы.
— Диета?
Ее лицо выражало абсолютный покой, как у мертвой.
На вкус еда напоминала тертое яблоко с сыром и еще с чем-то крахмальным, возможно, картошкой — в общем, пресное детское пюре, только раззадорившее аппетит.
Сестра взяла пустую посудину и удалилась. Самохин раскинулся на подушках и взглянул на когтистые лапы деревянной птицы. И в тот же час услышал булькающий знакомый бас:
— Ну, и как вам здесь, Сергей Николаевич? — Самозванец вошел неслышно и уже стоял на каменном полу посередине пирамиды.
На его плечах был темно-зеленый плащ без рукавов, под ним просвечивалась белая рубаха без ворота — что-то вроде туники, а на голове черная скуфейка: похоже, это был какой-то ритуальный наряд.
— Все пока замечательно, спасибо, — осторожно проговорил Самохин
— Ничего, лежите. — Он махнул рукой. — Я зашел на минуту справиться о самочувствии.
— Самочувствие как у космонавта.
— Может, есть какие-то пожелания?
— Есть вопрос.
— Пожалуйста…
— Года два назад в эти края приехал один новосибирский ученый. — Самохин вспомнил предупреждение таксиста. — Профессор, философ… Он случайно, не у вас в Ордене?
— У меня. — Не сразу признался самозванец, что означало его неготовность к подобным вопросам. — А что?
— Родственники беспокоятся…
Его слова прозвучали как судебный вердикт.
— Человек, отыскавший нас за счет своих способностей, имеет право на выбор. Этот профессор не пожелал продолжать отношения с прошлым. Он всецело принадлежит будущему.
— То есть, обитатели пирамид это те, кто сам вас нашел?
— Это прежде всего те люди, чьи устремления в будущее увенчались успехом. Иные Ордену не нужны.
— Значит, эликсир прозрения, приготовленный из родовых зерен жемчуга — для них?
И этот вопрос прозвучал для него неожиданно, поскольку последовала пауза, которую он заполнил короткой прогулкой по пирамиде.
— Да, я в вас не ошибся, — проговорил он. — И это замечательно… Эликсир, как вы его называете, действительно способен просветлить их разум. Но это средство скорее психологическое, ритуальное, нежели… скажем так, терапевтическое. Его не принимают внутрь.
— Значит, закапывают в глаза?
— Да, это очки, линзы, дающие возможность четче видеть предметы будущего. Слепых от рождения ничто уже не спасет. Им уже требуется хирургическая операция. Но это очень больно — вскрывать скальпелем заросший третий глаз. Да и бесполезно. Потому, что он никогда не видел света, не смотрел на мир и, открытый искусственно, все равно дальше своего носа не увидит.
Досылать второй патрон с вопросом Самохин не стал. Задал другой.
— Поскольку жемчуг — это слезы… Выходит, будущее можно увидеть лишь через страдания?
— В природе человеческого разума это единственный барьер, отделяющий его от божественного.
— Поэтому люди так боятся страданий? Лучше не знать будущего, чем всю жизнь смотреть на мир сквозь слезы?
— Это всего лишь естественная самозащита земного разума. — Самозванец чуть оживился и начал расхаживать по плитам, опять превращаясь в преподавателя. — Виденье будущего требует от человека не только телесных и духовных мук, но прежде всего жертвенности. Как это делает, например, красная рыба после того, как вымечет икру. Она погибает, чтобы насытить фосфором воду, необходимую для развития потомства. И таким образом продолжает жить в будущем, но уже в виде вещественной, фосфорной жизни. Но это неприемлемо для богоподобного существа, имеющего твердый мозг. Дабы сохранить определенный вид сознания, который принято называть пророческим, важно не умирать, а все время поддерживать горение жертвенности. То есть, умирать и воскресать, зная, что все опять повториться.