Молчание сонного пригорода
Шрифт:
Джерри был непреклонен.
— Сделаю так, чтобы это выглядело не круто. Прямо обвиню ее, если придется. Все это есть у меня в книге, в одной главе, она называется «Правонарушения в пригороде». — Он кратко изложил ее содержание. Было похоже на здравые рекомендации в новой упаковке из нью-эйджевского медицинского сленга.
Я, в отличие от большинства, не покупаю справочников по жизненным вопросам. Если Джерри когда-нибудь закончит свою книгу, она станет бестселлером — по крайней мере, в пригороде. В конце концов, через пять минут, мне удалось повесить трубку, проглотить сандвич — измазав горчицей нос — и добежать до кабинета. Но на моих настольных часах было без десяти час. Тогда я вспомнил, что часы на кухне находятся в другом часовом поясе: они спешат на пять минут,
На этот раз — пошли все к черту! — я решил побродить в Интернете. Я включил свой верный лэптоп «Гейтуэй Соло», открыл «Интернет Эксплорер», подождал, когда откроется домашняя страница, — и вместо нее увидел уставившуюся на меня широкоугольную фотографию ягодиц мальчика. Это была не симпатичная коппертоновская картинка [6] . Она напоминала фотографию с того педофильского сайта, куда я случайно попал несколько дней назад, которая вернулась, чтобы меня преследовать. Я щелкнул «Закрыть», но она всего лишь ушла на задний план. И кажется, заблокировала и все остальные кнопки управления. Я попробовал нажать альт-контрол-дилит, поскольку эта комбинация клавиш обычно выключает все, но на меня по-прежнему смотрела детская задница. В конце концов я попросту вырубил компьютер из сети, чего делать не полагается, потом опять включил, чтобы разобраться с последствиями. Надпись на экране пожурила меня за неправильный выход из системы, и я стал ждать, пока компьютер проверит все файлы и что там ему еще полагается сделать по хозяйству. Потом опять попробовал открыть «Интернет Эксплорер».
6
Эмблема детских средств для загара фирмы «Коппертон»: девочка с приспущенными трусиками.
Та же картинка. На этот раз я перещелкал по всем кнопкам и картинкам, даже по ягодицам мальчика, в том месте, которое чем-то напоминало кнопку «Стоп». Без толку. Черт. Это что, вирус? Мое наказание за то, что я зашел на тот сайт? А если я позвоню в поддержку «Нортон Антивирус», как я объясню ситуацию? «Кто-то надо мной подшутил…» Я сидел, уставясь на экран, и могу поклясться, что мальчик двинулся. Отлично — порнографический скринсейвер.
Я услышал, как открылась и закрылась дверь в приемной, и понял, что уже час. Я отключил компьютер, собрался с духом, насколько смог, и пошел выполнять свой долг. Первой после обеда я ожидал пациентку, которая появилась у меня сравнительно недавно, женщина средних лет, которую я назову Т., у нее была своя интернет-фирма по графическому дизайну. В последнее время ей опротивел бизнес (насколько я понял, у них это было взаимно), а еще она завела роман на стороне, о котором знала ее несовершеннолетняя дочь, но не знал муж. Мы с ней занимались тем, что соцработники называют «расстановкой приоритетов», но все было не так просто. Во-первых, я недавно узнал, что ее мать тоже заводила себе любовников. Т. обладала одним качеством — кстати сказать, ко мне ее тоже направил коллега, — которое приводило меня в замешательство: ее привычка сразу углубляться в суть вещей, как будто я и без нее знаю все подробности.
— Я просто не знала, что он имеет в виду. — Она сразу взяла быка за рога, усевшись в кресле напротив.
Я ободряюще улыбнулся:
— Кого вы имеете в виду?
— Гарри, после прошлого случая.
— А.
Я же сказал, что она выражалась очень туманно? И нелогично? Половина консультации у нас уходила на выяснение того, что она имела в виду. Но мы отважно продолжали, как двое играющих в «балду» с наборами букв из разных алфавитов, стараясь восполнить пробелы во взаимосвязанной терминологии. К концу отведенных ей пятидесяти минут нам удалось установить, что муж Гарри мог неправильно ее понять, и она ушла, сделав загадочное замечание: «Значит, возможно, что Синди завтра вернется». По крайней мере, я знал, что Синди — это ее дочь.
Во время десятиминутного перерыва между 1:50 и 2:00 я не подходил к компьютеру.
Ровно без трех минут два пришел мой второй послеобеденный пациент. Когда я начал его пользовать, он уже был немолод и его беспокоили отношения с женой. Наверное, еще с молодости он был медлителен и осторожен. Назову его З. — самая подходящая для него буква. Сначала мы работали над его боязнью близости. Это было семь лет назад.
А сейчас он уже оставил свой бизнес по импорту, два года назад его многострадальная жена не перенесла удара и умерла, и мы разбирались с его страхами одиночества и смерти. В конце жизни Фрейд написал труд под названием «Анализ конечный и бесконечный». К сожалению, лечение З. приобретало характер второго. Обычно мы начинали с того, на чем остановились в прошлый раз, и шли по одному и тому же скучному кругу тревог и уклонений. Но с прошлой недели в уравнение затесалось какое-то новое неизвестное.
— Как прошло ваше свидание? — По моему настоянию он встретился с вдовой, с которой познакомился в супермаркете.
Он поднял руки, будто пробуя ветер.
— Ничего, ничего. Похоже, это милая женщина.
— Что вам нравится в ней?
— Ну, она не такая настойчивая, как Мэрилин. — Он вздохнул, вспоминая свою спутницу в болезни и здравии. — Но она хочет, чтобы я зашел к ней на чашку чая в субботу.
Мы снова вернулись к страху перед обязательствами. Но главным образом он уклонялся от разговоров о том, как он от всего уклоняется.
Без десяти три я проводил З. и превратился из доктора Эйслера в папу. Некоторые терапевты остаются папами и со своими пациентами, но я не думаю, что это правильно. Короче говоря, я должен быть дома, когда Алекс выходит из школьного автобуса, который высаживает его на углу Гарнер и Сомерс-стрит в начале четвертого часа. Потом он два квартала идет до дома пешком, причем его рюкзак оттопыривается под углом 45 градусов. Вся эта затея с автобусом глупа, честное слово. От нашего крыльца до Риджфилдской школы всего-то семь кварталов, и все-таки из-за какого-то нелепого правила о районировании нас внесли в маршрут школьного автобуса. Группа родителей из близлежащих кварталов пешком провожала по утрам детей в школу, но Алекс предпочитал автобус.
— Мне нравится смотреть в окно, — сказал он, когда я поинтересовался почему.
— Но разве не лучше быть снаружи, где вообще нет окон?
Он покачал головой:
— Это другое.
Я не стал углубляться. Алекс был заядлым книгочеем, как и я в его возрасте, то есть выдуманные истории интересовали его больше, чем настоящая жизнь, а сидеть дома ему нравилось больше, чем выходить на улицу. Мне до сих пор приходится бороться с этим в себе. Джейн иногда теряла терпение — ей хотелось получить весь мир.
Алексу тоже нравился заведенный порядок. Я поставил маленькую тарелку на кухонный стол и выложил на нее ровно семь, ни одной больше, ни одной меньше, сухих соленых палочек. В неудачные дни он расстраивался, если на тарелке лежало восемь или шесть палочек или даже если одна из них была кривовата. Я говорил, что выложить их надо было не абы как, а особым образом? Один треугольник и один квадрат.
Словом, показался Алекс. Он, не снижая скорости, шел по тротуару, пока зацепившаяся за ветку конфетная обертка не заставила его поднять взгляд. Стоял солнечный осенний день, и косые лучи упали на его повернутое вверх лицо, этот многообещающий бутон, соединенный с коренастым стебельком тела. Мой мальчик. От этого меня накрыло таким приливом любви к нему, что я почувствовал удар в грудь. Она растопила тревогу и внушила мне, что все будет хорошо, пока на этой земле живут отцы и сыновья.