Молчание сонного пригорода
Шрифт:
Но Алекс не остановился у номера 117 по Гарнер-роуд, где, кстати, мы живем. Он прошел мимо выложенной плитами дорожки, которая, петляя, подходит к нашему крыльцу. Я не мог понять, нарочно ли он так себя ведет или по рассеянности. На его лице застыло непонятное выражение.
— Алекс!
Он не остановился.
— Алекс, ты куда?
Он оглянулся на кричащего отца. Посмотрел на дорожку впереди.
— Ой.
Я улыбнулся:
— Забыл дорогу домой?
— Нет. Я… просто задумался.
— О чем?
— Да, ерунда.
Поскольку углубляться не было смысла, я ничего
Я помолчал.
— В чем дело?
— Мне надоели палочки.
— Отлично! Тогда чего ты хочешь?
— Ну… — Он прикусил губу. — Чего-нибудь другого.
Мы просмотрели крекеры, кукурузные чипсы, тосты и попкорн, пока я не начал злиться.
— Но я не знаю, чего мне хочется! — крикнул он, когда я отправил его в комнату отсиживать тайм-аут.
За время ареста моего сына я съел две его палочки. Осталось пять.
Поскольку мы никогда не поднимали руку на Алекса, нам приходилось как-то по-другому реагировать на его плохое поведение. Я не фанат тайм-аутов, это слово вызывает у меня в воображении образ хоккейного игрока на скамейке штрафников, но именно так это и называется. Суть не в том, что вы наказываете ребенка (упаси господи!), а только даете ему передышку, чтобы он мог начать с того, на чем закончил.
Осталось три палочки.
Некоторые психологи даже предлагают не отсылать ребенка на тайм-аут в его же комнату, потому что у него могут возникнуть негативные ассоциации. Мне вспомнилась моя мать, которая часто прибегала к избитой фразе «Отправляйтесь к себе в комнату, молодой человек!», причем это в некотором роде срабатывало, пока я не понял, что меня устраивает, когда меня отправляют в мою комнату, где были все мои игрушки и книги, и, когда мать об этом прознала, она стала отправлять меня в подвал.
Палочки кончились.
Может, и Алексу чересчур понравилось уходить к себе в комнату? Там было очень тихо. Через десять минут я позвал:
— Алекс, можешь выйти.
Ответа нет.
Я опять позвал. Не услышав ни звука, я заволновался. Вдруг он случайно сунул палец в розетку или еще что? Вылез в окно? Я побежал по лестнице, скача через две ступеньки, и ворвался в комнату Алекса.
Его там не было.
Я посмотрел под кроватью и в шкафу. Проверил шпингалет на окне и хотел было уже запаниковать на сто процентов, как вдруг услышал:
— Испугался?
Он стоял за дверью, это был фокус вот с такущей бородой. Не знаю, как я не разъярился, но он стоял и хихикал, а смех у Алекса ужасно заразительный. Через секунду я тащил его вниз по лестнице, и мы кончили тем, что опять пришли на кухню.
— Готов вести себя хорошо? — спросил я его.
— Я готов съесть мои палочки. — Он посмотрел на пустую тарелку. — Куда они делись? Их нет!
— Я дам тебе другие.
— Нет, я хочу те!
— Алекс, я…
— Где мои палочки?
Второй тайм-аут продолжался пятнадцать
— Ладно. — Я похлопал его по плечу. — Время вышло. Можешь спуститься.
Он повернул голову на самую малость:
— Папа, я занят.
С тем я его и оставил. Какой смысл заставлять его выходить из скорлупы теперь, когда он отбыл свой срок? Но меня раздражало, что он не извинялся. Увлеченный игрой — это не то же самое, что кающийся грешник.
Конечно, день еще не закончился. Я знал, что между обедом и ужином я много работы не сделаю. Мне нужно было позвонить в несколько мест: пациенту, чтобы перенести прием на другое время, подтвердить кое-какие сведения о пациентке, которую мне передал Джерри, всякое прочее в этом роде. Я только успел спуститься, как услышал жалобное «Папа!».
— Что?
— Поиграй со мной в «Монополию».
Один из моих доводов в пользу второго ребенка: у Алекса был бы товарищ по играм, для которого бросить кубики и заработать двести долларов было бы новым опытом. Но Джейн, единственный ребенок в семье, как и я, сказала, что не хочет взваливать на себя двойную ответственность. Я придумал возможный выход:
— А ты бы позвонил Джеймсу, пусть он с тобой сыграет.
— Он болеет.
Так и вышло, что в конечном итоге я в половине пятого купил Парк-Плейс. Я чувствовал себя обманутым и поэтому был не слишком осторожен. К пяти часам мне принадлежала уже половина игрового поля, и я продолжал обчищать сына. Разорив его окончательно, я разрешил ему посмотреть мультипликационный канал, а тем временем пошел готовить ужин. У нас в семье готовлю я — Джейн время от времени делает что-нибудь по рецепту, — и я решил, что сегодня сделаю что-нибудь из куриных грудок, лука и зеленого перца. Может, добавлю лимон и карри и подам с рисом на гарнир. Из меня никогда не вышел бы муж-домохозяйка, но приручить меня можно. Когда Джейн начала задерживаться на работе в «Халдоме», мы отдали Алекса на продленку, где он был до половины шестого вечера по понедельникам, средам и четвергам, но все же у нас оставались еще два будних дня для налаживания связей между отцом и сыном. Или как там это называется.
— Папа, а теперь можно мне съесть палочки?
— Нет.
— Почему?
— Скоро будем ужинать.
Я ненавижу родительские шаблоны, но оказывается, что я сам их постоянно повторяю.
Джейн позвонила в тот момент, когда я резал лук, и сказала, что вечером задержится.
— Насколько?
— Ну… к семи вернусь, будем надеяться.
Что означало, что она вернется к половине восьмого, если не позже, но я только сказал «ладно» и повесил трубку. В шесть я приготовил для Алекса отдельный ужин из рыбных палочек, риса и кукурузы. Потом я помог ему сделать уроки, в том числе найти на оранжевой карте мира страну Андорру. Потом он прочитал мне вслух книжку «Я буду спагетти, Фредди», которую им задали в школе, причем время от времени поднимал глаза и проверял, внимательно ли я слушаю.