Молитва отверженного
Шрифт:
Она со скрипом отворилась, и сказочники вошли в дом.
В ноздри им стразу нокаутом ударил удушливый смрад. Тяжелый, гнилостный запах разлагающейся плоти нельзя было спутать ни с чем иным. Вонью, казалось, был пропитан каждый квадратный сантиметр жилища. По столу лениво ползали сонные мухи.
Карлсон поставил на пол увесистую сумку и шагнул к столу, на котором все еще стояла тарелка с засохшими бутербродами. Подошвы его ботинок прилипали к грязному полу.
— Глянь, Малыш, а художник-то шикует. Икрой красненькой балуется! Никогда не видел столь прожорливого мальчишки. — Он достал
Малыш расчехлил пилу, достал из сумки паяльную лампу и присоединился к напарнику, с удивлением разглядывая беспорядок, царивший в доме. Он зажал нос, прошел в гостиную и уставился на ковер, залитый кровью. Все происходящее вызвало у него неосознанную тревогу и беспокойство. Смущала сказочника и гнетущая тишина. Она была густой, как зловонное желе.
Малыш внезапно подумал о пальце приятеля:
«Все это ерунда. Ничего он не сгибался, мне померещилось. Как и русалка. Как и мать».
Карлсон протянул руку с ножом в сторону спальни. Малыш кивнул и, неслышно ступая, зашел внутрь. Рука зашарила по стене в поисках выключателя. Вонь в этом помещении была сильнее, нежели в доме. Наконец палец нащупал кнопку. Раздался щелчок, однако свет в спальне не зажегся.
Карлсон достал из кармана фонарик. Луч света пробежал по стенам, завешенным одеялами, и уткнулся в тело, неподвижно лежащее у батареи и наполовину заваленное тряпками. У ног покойника валялась голова, слепо таращившаяся в пустоту.
— Стас? — неуверенно проговорил Карлсон и приподнял засохшую корку волос, открывая почернелый лоб. — Он самый, — прошептал сказочник и огляделся.
— Там еще комната, — тихо сказал Малыш. — Наверху чердак есть. Да и подвал наверняка имеется.
Они вышли из спальни и остановились у последней комнаты.
Малыш нажал на ручку, но дверь не поддалась. Мурзилка понимающе кивнул и с силой ударил плечом. Раздался громкий хруст, и дверь повисла на нижней петле, жалобно поскрипывая.
Напарники молча глядели на гроб, стоявший посреди комнаты на двух табуретках. В воздухе помимо трупной вони отчетливо угадывался запах ладана.
— Это она? — глухо спросил Малыш.
Карлсон ничего не ответил, подошел поближе.
Покойница была завернута в белую простыню. Ее голову закрывал платок, на лице — шарфик из белоснежного шелка, оставлявший открытым только пустые, обожженные глазницы. На груди женщины лежала крохотная иконка.
— Эх, киска, — проворчал Малыш, сорвал шарфик и брезгливо поморщился. — Так мы с тобой и не поиграли.
Карлсон недоверчиво оглядел комнату. В углу, на маленьком столике стояла фотография улыбающейся рыжеволосой женщины в траурной рамке. Рядом с ней догорала свеча.
— Где наш Ромео? Он где-то здесь. Может, зададим ему пару вопросов? — предложил Малыш. — Если, конечно, он с горя не проткнул себе сердце кинжалом.
Карлсон взял в руки фото.
— Она была красивой, — проговорил он. — Как там ее? Да, Таня Ковалева. Впрочем, все это пустяки. Все мы рано или поздно окочуримся. Дело-то
— Всегда любил смотреть на их пальчики. Они такие… трогательные. Милые, — медленно произнес тот и наклонился над телом. — Мертвые женщины куда лучше собак, да-да.
— Хватит, придурок! — сказал Карлсон и раздраженно сплюнул, но Малыш его не слушал.
Он сбросил на пол иконку и принялся разматывать простыню. Вскоре его взору открылись руки умершей женщины — натруженные, с выпуклыми жилами и короткими пальцами. Он поднял на напарника изумленный взгляд, и тот все понял.
Когда платок с головы покойницы был сорван, сказочники несколько мгновений озадаченно смотрели на ее темные волосы.
— Она могла перекраситься? — предположил Малыш.
Карлсон отодвинул друга в сторону, наклонился над мертвым лицом, потянул носом, после чего отпрянул и сковырнул пальцем со щеки покойницы частичку чего-то темного.
— Краска, — коротко бросил он и потер глаза женщины.
Под толстым слоем краски проступили веки. Карлсон задрал их пальцами наверх, обнажая глазные яблоки, подернутые пленкой.
— А художник-то молодец, — проговорил Малыш, с удивлением глядя на странное превращение. — Наша киска ведь слепая была. Судя по всему, она еще жива. Значит, вся сказка впереди?
— Посмотрим, — лаконично ответил Карлсон, лицо которого было напряжено. — Идем.
Они вышли в прихожую.
— На чердаке висит замок, — сказал Карлсон. — Но туда можно попасть снаружи. Или начнем с подвала?
— Я не видел никакой лестницы на улице, — заявил Малыш. — Как можно попасть на чердак, если дом заперт на замок?
— По веревке, глупый мальчишка, — ответил Карлсон. — Угадай, кто самый лучший в мире лазальщик по чердакам?
— Конечно, ты.
Напарники захихикали, но тут же замерли и прислушались. Откуда-то явственно доносился шорох.
Карлсон прижал указательный палец к губам, сделал маленький шажочек вперед. Он ногой убрал засаленный половик, под которым находилась дверца, ведущая в подвал.
Звуки явно шли оттуда:
— Все нормально…
Потом кто-то застонал.
Малыш, он же Шон, толкнул приятеля в плечо. Тот наклонился, потянул на себя дверцу. К безмерному удивлению сказочников, подвал оказался открыт.
— Не плачь! — услышали они и переглянулись.
Малыш вынул из ножен мачете.
Снова плач, а потом:
— Таня, я люблю тебя!
Света внутри не было, и Карлсон вновь включил фонарик.
— Останься наверху, — приказал он.
Шон хмыкнул:
— Зачем? Мне тоже интересно.
Карлсон, который недавно был Мурзилкой, подумал и не стал настаивать. Да, художник проявил смекалку с красками, но вряд ли у него хватит силенок на то, чтобы устроить им серьезную засаду.
— Привет, — басом произнес он, спускаясь в подземелье.
Шон последовал за ним, снова зажав пальцами ноздри. Смрад в подвале был куда гуще, чем в спальне.