Молния
Шрифт:
Крис открыл второй пакетик.
– «У вас будет хорошая жизнь, полная маленьких удовольствий – книги, музыка, искусство».
Ни Крис, ни Штефан не заметили, что две бумажки содержали противоположные предсказания и, таким образом, взаимоисключали друг друга, как бы подтверждая дурное предзнаменование пустого пакета.
«Послушай, Шейн, что ты выдумываешь, ты с ума сошла, – сказала себе Лора. – Это всего-навсего печенье. Это не следует принимать всерьез».
Позже, когда они погасили свет в комнате и Крис уже спал, Штефан из темноты обратился к Лоре:
– Я придумал план.
– План уничтожения Института?
– Да. Но он очень сложный, и для него потребуется много вещей. Я не уверен, но
– Я могу достать все, что вам надо, – уверенно сказала Лора. – У меня есть связи. Все, что угодно.
– На это уйдет много денег.
– А это уже хуже. У меня осталось всего сорок долларов, и я не могу взять деньги в банке, потому что тогда я оставлю письменное свидетельство…
– Верно. Это приведет их прямо к нам. Есть ли у вас кто-нибудь, кому вы доверяете и кто доверяет вам, кто даст вам крупную сумму и никому не скажет об этом?
– Вы все обо мне знаете, – ответила Лора, – а значит, вы знаете и о Тельме Аккерсон. Но мне бы не хотелось ее в это втягивать. Если что-нибудь случится с Тельмой…
– Можно так устроить, чтобы она не подвергалась опасности, – настаивал Штефан.
На улице потоком хлынул обещанный дождь.
Лора ответила:
– Нет.
– Она наша единственная надежда.
– Все равно нет.
– Откуда же мы возьмем деньги?
– Попытаемся найти способ, который не потребует больших затрат.
– Придумаем мы другой план или нет, нам все равно нужны деньги. Сорока долларов ненадолго хватит. А у меня ничего нет.
– Я не стану рисковать Тельмой, – упорствовала Лора.
– Я уже говорил вам, что мы можем это сделать без всякого риска, без…
– Нет.
– Тогда мы проиграли, – произнес он в отчаянии.
Лора слушала шум дождя, и он казался ей рокотом бомбардировщиков, криками скандирующей лозунги обезумевшей толпы.
Наконец она сказала:
– Пусть даже это не опасно для Тельмы, а что, если за ней следит СС? Они наверняка знают, что она самая близкая моя подруга. Моя единственная настоящая подруга. Какая гарантия, что они не отправили в будущее одну из этих групп в надежде, что Тельма приведет их ко мне?
– Это слишком трудный и замысловатый способ найти нас, – сказал Штефан. – Они могут послать группы поиска в будущее, сначала в февраль этого года, потом в март и апрель, и так месяц за месяцем, чтобы проверять газеты, пока не обнаружат, где мы впервые проявились. Помните, что каждый из этих скачков продолжается всего одиннадцать минут в их временном измерении, так что это недолго; к тому же этот метод обязательно рано или поздно приведет их к нам, потому что мы не можем прятаться до конца нашей жизни.
– Тут надо подумать…
Он молча ждал. Потом сказал:
– Вы с Тельмой как две сестры. И если в такое время вы не можете обратиться за помощью к сестре, то кто же может рассчитывать на вас, Лора!
– Если мы можем заручиться помощью Тельмы и не подвергать ее риску… Тогда, наверное, надо попробовать.
– Займемся этим сразу с утра, – сказал Штефан.
Всю ночь шел проливной дождь, и во сне Лора видела тучи, низвергавшие воду, блеск молний, слышала оглушительные раскаты грома. В ужасе она пробудилась, но дождливую ночь в Санта-Ана не нарушали эти яркие и громкие предвестники смерти. Это был хотя и сильный, но спокойный дождь, без грома, молнии и ветра. Однако Лора знала, что это ненадолго.
– 3 -
Механизмы гудели и пощелкивали. Эрих Клитман взглянул на часы. Через три минуты группа поиска возвратится в Институт. Двое ученых, заменивших Пенловского, Янушского и Волкова, стояли у пульта программирования, следя за работой множества циферблатов и шкал.
В зале не было дневного света, так как окна были не только зашторены, чтобы
Стоя в углу главной лаборатории неподалеку от Ворот, лейтенант Клитман с нетерпением предвкушал свое путешествие в 1989 год, и не потому, что будущее было полно чудес, но потому, что возложенная на него задача давала ему, как никому другому, редкую возможность послужить фюреру. Если ему удастся убить Кригера, женщину и мальчишку, он будет удостоен личной встречи с Гитлером, он будет рядом с великим человеком, он прикоснется к его руке и ощутит великую силу германского государства и его народа, его особый путь и предназначение. Лейтенант был готов рисковать своей жизнью десятки, сотни раз, чтобы заслужить личное внимание фюрера, чтобы Гитлер узнал о нем, и не просто как об одном из офицеров СС, но и как о личности, Эрихе Клитмане, человеке, спасшем рейх от ужасной судьбы, на которую он был уже почти обречен.
Клитман не являлся идеалом арийца и остро переживал свои физические недостатки. Его дедушка со стороны матери был поляком, существом отвратительной славянской породы, в результате чего Клитман был только на три четверти арийцем. Более того, хотя остальные две бабушки и дедушка, как и родители Эриха, были голубоглазыми блондинами с нордическими чертами лица, у самого Эриха были карие глаза, темные волосы и тяжелые грубые черты его чужестранного дедушки. Эрих ненавидел свою внешность и старался компенсировать это стремлением быть самым образцовым наци, самым храбрым солдатом, самым преданным сторонником Гитлера во всем СС, что было совсем нелегко, поскольку у него имелось множество соперников. Случалось, он сожалел, что судьба выделила его, чтобы нести бремя славы. Но он никогда не сдавался, и вот теперь готов был совершить героический поступок, который заработает ему почетное место в Вальхалле [5] .
[5] Чертог мертвых в скандинавской мифологии, куда попадают после смерти павшие в битве воины и где они продолжают прежнюю героическую жизнь.
Он мечтал сам убить Штефана Кригера не только потому, что таким образом он заслужит благосклонность фюрера, но и потому, что Кригер был идеалом арийца, светловолосым, голубоглазым, с настоящими нордическими чертами лица и с прекрасной родословной. Тем не менее, обладая всеми преимуществами, этот отвратительный Кригер решил предать своего фюрера, что выводило из себя Клитмана, зарабатывавшего славу с грузом неполноценных генов. И вот теперь, когда до возвращения из 1989 года группы поиска оставалось немногим более двух минут, Клитман смотрел на троих своих подчиненных, одетых по моде молодых деловых людей другой эпохи, и его охватывала глубочайшая гордость и одновременно нежность, от которых слезы навертывались на глаза.
Все они происходили из скромных семей. Унтершарфюрер Феликс Губач, второй по чину в отряде, был сыном алкоголика-токаря и неряхи-матери, которых он презирал. Роттенфюрер Рудольф фон Манштейн был сыном бедного крестьянина и стыдился своего вечного неудачника-отца, а роттенфюрер Мартин Брахер был сиротой. Несмотря на то что они происходили из разных земель Германии, одна черта объединяла этих двух капралов, сержанта и лейтенанта Клитмана теснее, чем кровные узы братства: они твердо верили, что человек должен исповедовать самую искреннюю, самую глубокую, самую нежную привязанность не к своей родной семье, а к государству, родине, вождю, который является олицетворением этой страны: государство – вот твоя единственная семья; этой одной мудрости было вполне достаточно, чтобы сделать их родоначальниками новой расы суперменов.