Молодость с нами
Шрифт:
проект. Надо бы его проверить. “Давай у нас проверим, — предложил Лобанов. — Ведь это же действительно
интересная идея”. Они вытащили из карманов записные книжки и принялись в них чертить возможные схемы
нового устройства мартеновской печи.
Так они простояли за трибуной до самого конца демонстрации, до тех пор, пока не опустели трибуны и
вся площадь, усеянная бумажками, цветами, флажками. Только тогда попрощались, условившись непременно
встретиться после
Подняв воротник, Павел Петрович шел по улицам среди группок отставших демонстрантов, которые
свертывали знамена и транспаранты и спешили к грузовым машинам, ожидавшим их в ближних переулках. С
медленного шага он незаметно для себя переходил на все более быстрый и к мосту через Ладу подошел как
человек, который очень спешит.
Перед ним стояла Варя, озябшая на ледяном восточном ветру, задувавшем вдоль Лады. Туфли она
промочила, потому что на мостовых и на тротуарах хлюпала слякоть от растаявшего снега. Но в глазах у нее
было столько тепла, что Павлу Петровичу стало нестерпимо стыдно за его мысль удрать на пароходике через
Ладу.
— Варенька, — сказал он, радуясь, что не сделал этого. — Надо непременно ехать к нам домой и
сушиться.
Ехать было не на чем, все трамваи и автобусы были переполнены возвращающимися с демонстрации,
такси не поймаешь. Решили идти пешком, но как можно быстрее. Шагая рядом, Павел Петрович посматривал
на Варю. На ней совсем и не было той пестрой вязаной шапочки, которую он силился рассмотреть с трибуны, а
была маленькая зеленая шляпа, которая хорошо шла к серому Вариному пальто.
Когда пришли домой, Варя вся тряслась от холода, у нее были совершенно мокрые ноги и посинели губы.
Павел Петрович достал ей Олины валенки, поспешил затопить плиту в кухне, и они сели на кухонные табуреты
возле кухонного стола. Варя постепенно согревалась, ей было хорошо и было все равно, что в ее жизни
случится с нею дальше. Пусть через час, через тридцать минут Павел Петрович одумается, заставит ее надеть
мокрые туфли и скажет, чтобы уходила. Она наденет мокрые туфли и уйдет. Но зато этот час или тридцать
минут никто никогда у нее не отнимет.
Павел Петрович жаловался на Олю. Варя сказала, что Оля, видимо, уже стала женой Виктора Журавлева,
во всяком случае живет она у Журавлевых, куда Варя заходила дважды. Там перегородили комнату дощатой
перегородкой, такой — не до самого потолка, оклеили перегородку обоями. В одной половине… — Варя пожала
плечами, — так, во всяком случае, говорит Оля… в одной половине живут она и мать Виктора Журавлева, в
другой — сам Виктор. Этот Виктор Журавлев очень хороший
время, Оля одумается и попросит прощения у него, у Павла Петровича, пусть Павел Петрович не огорчается, не
мучается так, все будет хорошо.
Варя изо всех сил старалась утешать Павла Петровича. Но слушать ее Павлу Петровичу было
невыносимо больно. У него не стало дочери, над силой и авторитетом отца взяла верх более мощная сила —
сила любви.
В плите гулко трещали еловые поленья, за лето высохшие, как порох. От плиты шло тепло по всей кухне.
Варины чулки, подвешенные над плитой, быстро сохли, от них перестал идти пар. Сушились и туфли,
положенные на крышку от кастрюли. Варя была счастлива в этой странной бивуачной обстановке. А Павла
Петровича вновь томило сомнение: зачем он привел Варю, зачем мучает ее?
Он думал, что Варя от него чего-нибудь ждет. А Варя ничего и не ждала. Она любила, была с любимым
человеком, чего же еще ей надо? Разговоров? Не надо разговоров. Слов уверения? Не надо и этих слов. Он
может молчать, сидеть и смотреть, как в отверстиях печной дверцы пляшет огонь, — пусть так сидит и молчит
— она будет смотреть на него и запоминать, запоминать каждую черточку на его лице, каждое его движение,
каждый жест. Он может бранить ее, ворчать на нее — пусть, она будет слушать и запоминать каждую
интонацию его голоса. Что бы он ни делал — все хорошо, хорошо, хорошо.
Так прошли два часа. Павел Петрович устал от необходимости говорить, он устал от сомнений, от
борьбы с самим собой. Он сказал откровенно:
— Я вам очень благодарен, Варенька, что вы пришли. Спасибо, большое спасибо. Но теперь вам,
пожалуй, надо идти. Впереди еще целые полдня и весь вечер, вас, наверно, ждут ваши молодые друзья. Я
виноват, что оторвал вас от них. Очень виноват и искренне раскаиваюсь.
Меж глаз на лбу у Вари собралась складочка — и это было все, чем она ответила на обидные, смертельно
обидные слова. Но она была к ним готова. Она рассчитывала на полчаса, на час, а получила целых два часа. Она
отвернулась, надела свои высохшие чулки и не совсем досохшие туфли, встала и пошла в прихожую. Она там
надела шляпу перед зеркалом, Павел Петрович подал ей пальто. Варя попрощалась и вышла за дверь на
лестничную площадку. Павел Петрович вернулся в кухню, в тепло.
Он не подозревал, что Варя все еще стоит на лестничной площадке, держась за перила. По щекам ее
впервые за все время жизни в этом городе бежали слезинки. Ей было жалко Павла Петровича, она видела, что