Молодость с нами
Шрифт:
одному, три другому. Но вот теперь осень, начались дожди, в лесу мокро. А потом начнется зима, — неизвестно,
что будет тогда. В село к Любе он ездил только два раза, а она на заставе не была еще ни разу. Сюда ведь так
запросто ходить нельзя. Даже чтобы привезти родную сестру, и то надо было попросить разрешения у
начальства. Капитан Изотов просил.
Костя показывал Оле усадьбу заставы, коров, собак, галку с подбитым крылом, которая жила в собачнике,
и собаки
Брат и сестра бродили по осеннему лесу. Тут было невиданное количество брусники, крупной и до того
перезрелой, что сок у нее был вроде квасу, шипучий. На каждом шагу встречались грибы, из-под ног с грохотом
и треском вылетали огромные птицы.
— Какая природа! — сказала Оля. — Пожить бы тут хоть месяц. Все нервы пройдут.
— Не стыдно тебе про нервы! — ответил Костя. — Еще девчонка, а уже нервы. — Оля заметила, что он
изо всех сил старался изображать бывалого пограничника — выдержанного, непреклонного; он даже говорил:
мы, чекисты.
Вечером, по просьбе старшего лейтенанта Андрющенко, Оля рассказывала солдатам и сержантам о
новых открытиях в Новгороде, об истории Руси, о берестяных грамотах. На заставу редко кто заезжал со
стороны и редко кто рассказывал такие интересные истории. Олю готовы были слушать еще и еще, если бы
дежурный не подал команду: отбой. Надо было ложиться спать.
В комнату Кости внесли еще одну узкую железную кровать, положили на нее такой же, как и у него,
соломенный матрац, постелили довольно тонкое одеяльце.
— Холодно будет, — сказала Оля.
— Здесь, сестренка, народ закаленный. Здесь обстановка такая, чтобы не очень-то изнеживаться.
Они легли, как бывало в детстве, на постелях рядом и долго говорили в темноте. Мимо заставы
прогрохотал во мраке поезд, в Костиных окнах страшно задребезжали стекла.
— И ты это терпишь? — удивилась Оля.
— Привык, даже не слышу. Я скорее от шороха проснусь.
Среди ночи Оля, которой было очень холодно под тоненьким одеяльцем, почувствовала, как Костя
накрыл ее еще шубой из белого меха, которую она видела днем в углу на гвозде. Под шубой стало тепло, и Оля
крепко уснула.
Она проснулась от Костиных толчков.
— Оленька, вставай! — говорил Костя, стоя возле ее постели, уже одетый и умытый. От него пахло
улицей. — Ты хотела на границу, Оленька. Только что позвонили: есть разрешение. Вставай, Оленька, я тебе
покажу интересное. Будем поезд пропускать с участниками международного фестиваля, едут на ту сторону,
домой. Молодежь.
Оля потянулась. Наверно, еще было очень рано. В окна розово и студено входил осенний медленный
рассвет. Вылезать из-под шубы не хотелось, но
Костя!
Костя оставил ей чью-то гимнастерку, чьи-то брюки, резиновые сапоги и вышел. Оля одевалась в
непривычные, непонятные одежды. Когда снова вошел Костя, перед ним был молодой, стройный маленький
солдатик. Костя застегнул ей шинель, помог затянуть пояс: “Так теплее будет, — утро очень холодное”.
Утро и в самом деле было холодное. На пожелтевшей мертвой траве лежала густая студеная роса,
похожая на иней, и даже появившееся над лесом солнце светило холодно, как луна.
На железную дорогу вышли недалеко от полосатых шлагбаумов. Там уже было несколько пограничных
офицеров и сержантов, одетых в комбинезоны.
На той стороне, за шлагбаумами, прохаживались два человека с автоматами на груди. Оля думала, что это
чужие пограничные солдаты. Но Костя сказал, что это не солдаты, а жандармы. Слово было из далекого
прошлого, давным-давно забытое. Оле было трудно поверить и осознать, что она видит живых жандармов, о
которых только читала в книгах.
Костя и Оля стояли на песчаном откосе, когда медленно подошел и остановился перед шлагбаумом поезд
из восьми цельнометаллических новых вагонов. В каждом окне были букеты цветов, из каждого окна
выглядывали девушки и юноши, на ломаном русском языке они кричали пограничникам: “До свидания, дорогие
друзья, до свидания!” — махали платками, руками. Костя тоже помахал рукой. Глядя на него, помахала и Оля. В
одном из вагонов на незнакомом языке пели “Гимн демократической молодежи”.
— Некоторые из них приезжали к нам на Ладу, — сказала Оля, указывая на высунувшихся из окон
молодых иностранцев. — Им показывали наш город. Они, кажется, гостили в Советском Союзе целый месяц.
Косте и Оле было приятно, что молодежь в вагонах поет, радуется, разговаривает. Значит, эти молодые
люди увидели много хорошего, много такого, от чего подымается настроение и хочется смеяться и петь. Оле и
Косте было приятно, что их родная страна так принимала и так провожала гостей — в таких чудесных вагонах,
с таким количеством цветов.
Паровоз дал короткий гудок, поезд пополз к шлагбаумам. В окнах вагонов еще яростнее замелькали
платки, руки, еще громче зазвучало: “До свидания, русские друзья! Желаем счастья! Всего хорошего!”
Пограничники тоже махали руками. Костя сказал:
— Нам счастья желают! У самих бы все обошлось благополучно, и то ладно.
Оля не сразу поняла, что он имел в виду, говоря это Она поняла лишь тогда, когда поезд ушел за