Молодость
Шрифт:
— Что это в лощине притихли? — Семенихин взглянул на Жердева. — Ведь там целая рота и пулемет… Не обошли бы нас, комиссар!
— Николка, живо в лощину! — распорядился Степан понимая беспокойство командира и не видя иного, более верного способа выяснить истину.
Мальчуган скатился с хижины. Пригнувшись под пулями, быстро исчез в пороховом дыму. В следующую минуту снарядом прошибло крышу, и Шуряков, не выпуская из рук пулемета, рухнул вниз…
«Ну, сейчас и навалятся», — подумал Степан, замечая, как ободренные корниловцы помчались на окопы.
Он
— Шуряков, жив?
— Обождите, товарищ комиссар, я еще подбрею барчукам затылки, — пообещал откуда-то с полуразрушенного и дымящегося потолка знаменитый наводчик. — Вот нога маленько шалит — вывихнул, кажись…
Голос Шурякова потонул в близкой перестрелке. Степан высунулся из окна и обомлел: корниловцы прыгали через окопы и бежали к избе, размахивая гранатами…
Между тем Николка достиг ската лощины и остановился, пораженный жуткой картиной. Окопы были наполнены трупами. Ни один человек атакованной роты не держался на ногах, но и белогвардейцы не прошли.
При пулемете лежал Севастьян, уронив голову на зеленый щиток. Он силился простреленными руками зарядить новую ленту.
— Подсоби, пузырь! Опять идут…
Николка и сам видел, что в низину стекала толпа корниловцев, торопясь использовать намеченный прорыв. Он зарядил ленту и дал очередь… Толпа продолжала катиться прямо на него и никто не падал. Еще и еще посылали струю огня дрожащие руки мальчугана, не нанося урона врагу. Корниловцы уже подбегали, бледные, запаленные, выставив перед собою винтовки.
«Да куда ж я палю?». — Николка вдруг заметил, что пулемет съехал в окопчик и, подняв дуло к небу, стрелял поверх атакующих. Толкнув «максима» на бруствер, паренек встретил корниловцев длинной очередью в упор…
— По-ли-ру-у-й! — долетел знакомый возглас Бачурина, и разведчики в пешем строю скатились на дно луговины.
— Отбились? — спросил Николка, вытирая рукавом шинели потное лицо.
— Начисто! Они было в одном месте через окопы махнули и комиссара с Шуряковым гранатами закидали… Да Жердев им каждую штучку вернул — это ведь по его части! А тут Шуряков из пулемета…
Отбитые дважды, корниловцы долго не решались выглянуть из-за примятых сугробов. Казалось, день войны насытился людскими страданиями и кровью, и низкие октавы батарей лишь возвещают вселенной о пределе зла и смерти. Но вражеская пехота в третий раз выползла на поле боя. Именно выползла, не смея подняться в рост, К тому же число ее рядов сократилось до трех.
Ближе, ближе. Вот она достигла линии неубранных трупов. Отсюда начались короткие перебежки. Отдельные фигуры с размаху залегли в пятидесяти шагах от обороны.
— Почему нет команды? — нетерпеливо, со спазмой в горле, закричал кто-то в окопе.
Хрипло, сиротливо, не громче пастушьего кнута, пальнула единственная винтовка.
— Кто стрелял? — прокатился начальственный окрик Семенихина.
Командир полка выигрывал секунды, поджидая обещанное подкрепление. Он берег последний залп на крайний случай. И вот строгое, темноусое лицо его просияло: в деревню Лужки прибыли
«Товарищ Серго прислал!» — с гордостью подумал Семенихин и вылез на бруствер.
— Москвичи, рязанцы, орловчане… за мной в атаку…
— А-а-аааааааа!.. — занялось и покатило во всю необъятную ширь, где брызгали пунцовым огнем рвущиеся гранаты и сверкали вороненые штыки.
Корниловцы не выдержали удара и начали отступать. Степан видел, как у станции Стишь полковник Гагарин собственноручно пристреливал трусов. Здесь белые старались укрепиться и привести в порядок обескровленные полки. К Степану подскакал конный связной, вручил пакет. Комиссар прочитал бумагу.
— Вызывают в политотдел, — сказал он Семенихину.
— Поезжай, — отозвался командир, — теперь стало полегче…
Они думали, что расстаются до вечера. Но Степан не вернулся к ночи, не приехал и на следующий день.
Глава сорок пятая
Реввоенсовет фронта вынужден был перебросить лучших политработников на самый опасный участок — под Кромы.
Не сразу Степан понял, что произошло. Находясь в полосе действий своего полка, он считал этот истерзанный, политый кровью кусок орловского предместья центром битвы, ключом желанного успеха. Но события оказались гораздо сложней…
Деникин искусным маневром заставил Ударную группу растянуться на семьдесят верст, сковал ее главные силы у Орла и Дмитровска, а затем двинул целую дроздовскую дивизию к стенам древних Кром. Защищала город единственная советская бригада, которая не имела за спиной никаких резервов. Она мужественно отбивала штурм белой пехоты, поддержанной огнем полевых батарей. Однако на исходе вторых суток враг, угрожая бригаде окружением, вытеснил гарнизон из мертвых, пылающих кварталов.
Опять улыбнулось наемникам Антанты военное счастье. Приободрились дроздовцы. Не им ли предназначена слава, почести у седого Кремля и миллионный приз донецких шахтовладельцев? Еще рывок — и откроется прямая Московская дорога!
Полетели сенсационные телеграммы в Лондон, Париж, Нью-Йорк… Так же, как в начале генерального сражения, люди всего мира искали на географической карте маленькую точку, где решалась участь обретенной правды, света, молодости — участь революции.
Степан прискакал сюда, на кромское поле, в тот момент, когда неприятель, захватив город, преследовал отступающие к северу красноармейские цепи. Слева цепи уже терялись в дубовом перелеске и долине реки Ицки, но основные подразделения шли по снежной равнине, и далеко были видны усталые, понурые фигуры надломленных поражением бойцов. В морозном воздухе рвалась, оставляя темные клочья дыма, шрапнель. Сухо трещали ружейные выстрелы. На взгорье карабкалась пара некованных лошадей с пулеметной двуколкой. Возле шоссе, в затянутой ледком предательской колдобине, застряла легковая машина, словно прикипев дифером к твердому грунту.