Молодость

Леонов Савелий Родионович

Машина неслась по улицам, делая петли.

Покровский бульвар. Трехсвятительский переулок. Морозовский особняк… Ворота открылись, машина нырнула во двор.

Глава тридцать вторая

В морозовском особняке помещался штаб отряда Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Во главе отряда стоял «левый» эсер Попов.

Хитрый и ловкий, Попов завоевал своей ретивостью полное доверие у начальства. Он громил банды, не раз попадал в тяжелое положение и всегда выкручивался.

Ходил

в простой, матросской форме, стриженный под машинку. Не любил выделяться. Грудастый и гладкий, добродушно называл подчиненных братвой, хлопал по плечу, был не прочь распить бутылочку.

Между тем, имея задание эсеровского центра, Попов готовился к решающим событиям. Вышибал из отряда коммунистов и сознательных рабочих. Кого не удавалось скомпрометировать, отправлял на фронт. В отряде оставались преимущественно моряки.

— Наш отряд — особый. Тут нужны отборные ребята, — говорил он председателю ВЧК Дзержинскому.

Когда-то моряки эти служили в эскадре Черноморского флота. Но после гибели кораблей, потопленных по распоряжению большевистского центра, чтобы не достались немцам, экипажи вышли на сушу. Перед ними лежали разные пути. Кто верил в революцию, подался на Царицын, Астрахань, Новороссийск, пополняя ряды боевых дивизий, сражающихся с белогвардейцами. Другие примкнули к анархистам и с пулеметными лентами через плечо и бомбами на поясе брали приступом вагоны, чтобы ехать в тыл, грабить, пьянствовать и распевать под гармонь «Яблочко».

Нарываясь на заградительные посты, анархисты пускали в ход оружие, а потом разлетались в разные стороны. Шалым ветром прибивало многих из них к батьке Махно, к атаманам Григорьеву и Марусе… Остальных вылавливали агенты чрезвычайки.

Из таких вот моряков и сколачивал Попов ядро своего отряда.

Он завалил военные ведомства требованиями на дополнительные вооружение, обмундирование и продовольствие. При этом «левый» эсер ссылался на возросшие трудности борьбы с контрреволюцией и спекуляцией.

Отряд его состоял из шестисот штыков. Была артиллерия, были броневики и взрывчатые вещества. В морозовском особняке Попов устроил опорную базу, откуда эсеры и собирались диктовать условия большевикам.

Когда машина с Блюмкиным въехала во двор, огромная толпа поповцев, вооруженных до зубов, обступила ее; поднялся галдеж, расспросы и поздравления; духота сгустилась, пахнуло спиртовой гарью…

Блюмкина унесли в помещение, а во дворе начался митинг.

Клепиков, еще не оправившись от пережитого, все же заметил, что поведение людей и оружие, висевшее на них в таком изобилии, выглядят чересчур театрально. Пушки стояли на боевых позициях, одна повернута в сторону Кремля… Но двор окружали высокие здания, и стрелять можно было только в небо.

На орудийный лафет один за другим поднимались ораторы.

Первой говорила Мария Спиридонова, «лево»-эсеровская «богородица». Хрупкая, долголицая, с волосами,

гладко причесанными на прямой пробор, в темном, плотно застегнутом до подбородка платье, она выкрикивала слова нараспев, слегка приседая:

— Брестский мир взорван! Скоро прибудет артиллерия из Ярославля, боевые дружины из Петрограда и Белоруссии, казаки из Воронежа. Командующий Уральским фронтом Муравьев окажет нам помощь!..

Поповцы ревели «ура».

После Спиридоновой выступил Камков — тонкий, высокомерный брюнет, сын кишиневского буржуа Каца. Он выражался витиевато и старался казаться последовательным революционером.

С лафета горланил Попов, грозя снести «пол-Кремля, полтеатра, пол-Лубянки»…

Эсеровские агитаторы митинговали в Покровских казармах, в латышских частях, в кавалерийском отряде Виглицкого, в Первом Советском полку… Бойцы этих частей, перебегая бульварные газоны, заглядывали во двор морозовского особняка. Здесь уже раздавали, для поднятия духа, сукно на костюмы, сапоги, консервы, сахар…

— Эй, братва, получай деньгу! — перекликались во дворе. — По двести пятьдесят на рыло…

Пьяный матрос, перекинув через плечо связку кренделей, выводил тонким голосом:

Папи-ро-са, друг мой тайный, Как же тебя не любить? В тебе во-о-здух ароматный, На конце огонь горит…

— Ты куда? — схватил он за плечо встречного поповца. — Нынче, братишка, Иванов день, в деревнях девок купают. Идем, что ли, опохмелимся? Мой батька говаривал: сколько просидишь за столом, столько будешь в царствии небесном.

Клепиков был очень возбужден. Он радовался той непоправимой беде, которая обрушилась на Советы. Однако природная сметливость не изменяла ему: он отмечал тех, кто соберет сливки удачи. Дважды Клепиков встречал бородатого Прошьяна и отворачивался. Он боялся увидеть в глазах приятеля торжество…

Поповцы приводили арестованных советских работников, грозили расстрелом. Замахивались прикладами, оскорбляли и спихивали в подвал.

— У вас были Октябрьские дни, у нас будут Июльские…

Клепиков отправился в наряд. Он получил задание — ликвидировать на соседней улице отделение милиции и установить там пулеметный пост.

Захваченные врасплох, милиционеры молча подняли руки. Клепиков отправил начальника в штаб Попова, а рядовых стал агитировать.

— Вы, ребята, получите у нас обмундирование и паек… Большевикам крышка, мы хозяева положения. Идите служить к «клевым» эсерам, которые…

— Отпустите нас, — хмуро перебил один из милиционеров.

— Не хотите? — Клепиков затопал ногами. — Пошли вон! От большевистской пуповины не можете оторваться!

Скоро из морозовского особняка дошла всполошившая всех невероятная весть: