Молодость
Шрифт:
Спустив лошадей в Феколкин овраг, Николка прислушивался к неясному гулу далекого боя. Непокрытая голова мальчика белела в темноте.
Он оглянулся, привлеченный шорохом шагов, и увидал стоявших позади двух мужиков. За поясами у них блестели топоры.
— Ты, что ли, папаша? — тихо спросил Николка.
— Я, сынок, — прохрипел Тимофей и шагнул ближе. С ним оказался пастух Лукьян. Они сели. Отец предупредил:
— Огня не разводи, и без того жарко…
Николка вынул из-под рубахи пирог,
Тимофей скрылся из дома с тех пор, как кулаки пытались захватить Степана. Тревога переплелась в его сердце с ненавистью к людям, травившим сына. Он сразу твердо принял Степанову сторону. Бесчисленные обиды и притеснения поднялись в нем вместе с отеческой гордостью за упрямую и смелую молодежь..
— Беду нашу, Лукьян, город решит, — говорил Тимофей, неторопливо дожовывая корочку на пустых деснах, — ежели кулаком шею сломят, то хлеб успеем собрать. А нет… — И палец его выразительно прошелся по горлу.
Николка лежал под зипуном, сомкнув ресницы. Разговор стариков слышал уже сквозь сон. Мальчишке никогда не удавалось выспаться у Бритяка. И сейчас он, кутаясь в зипун, сразу забылся…
Вдруг его обожгла острая боль.
— Вот тебе, щенок! Когда велено домой приводить? Он очнулся и увидел над собой Марфу с кнутом.
Этим кнутом во время молотьбы погоняли лошадей.
Солнце уже взошло и стояло высоко, озаряя росистое поле, и Николка понял, что проспал. Марфа снова замахнулась, но батрачонок вскочил и неожиданно вырвал кнут из рук Марфы.
— Ты драться? — закричал он, не помня себя от обиды, и с размаху опоясал Марфу пониже поясницы. — Сначала обратай, потом верхом садись… Подлая!
Марфа как-то смешно присела. Крик изумления застрял у нее в горле. Она, крестясь, пробормотала:
— Господи… да этот зарежет!
— И зарежу и сожгу, — пообещал Николка, собирая уздечки и направляясь к лошадям.
Дома злая Марфа помалкивала о столкновении. На гумне стояли две приготовленные повозки: телега, полная свежих пирогов, и дроги с бочкой самогона. Аринка затомилась, ожидая лошадей. Она приказала Николке:
— Запрягай! Поедешь со мной в город.
Николка запряг. Он опасливо косился на Марфу. Кнут держал поблизости, наготове. Идти в избу завтракать отказался.
«Пирогов наемся», — решил он про себя.
Первой тронулась Аринка, сидя на двадцативедерной бочке. Следом заскрипела телега. Николка вслух заметил:
— Не могли, черти, подмазать. Хозяева! Скрипи теперь восемнадцать верст…
С большака он решительно оглянулся и показал ненавистному дому кулак.
За деревней потянулись неубранные поля. Вызревший хлеб осыпался на корню. Черные стаи птиц с шумом поднимались от кнута Николки.
Чем
И вот Николка увидел издалека тыловой эшелон этих банд. На берегу реки темнели густым лесом поднятые кверху оглобли распряженных повозок. Бродил табун стреноженных коней. Мужики, то ли не разобрав клепиковского приказа о наступлении на город, то ли с хитрецой, — чтобы не попасть в жаркое дело, — прихватили из дома ребятишек. Возле колес вертелись собаки.
Собираясь от безделья в круг, мужики поощряли драки подростков. А то и сами связывались бороться, дурачась и постепенно свирепея.
Из города доносилась перестрелка. Раскатистое эхо плыло по реке. Тягуче, нависло отдаленное «ура».
Аринка держалась стороной от мятежников. Одиночек она спрашивала:
— Далеко штаб?
«Ишь, сатана, Клепикова ищет», — догадался Николка.
Действительно, Аринка искала Клепикова. Она понимала, что То Степаном все кончено. После Москвы он был ей далек и страшен…
— Эй, братец, — крикнула Аринка. — Покажи, где штаб?
На крутизну бугра выскочил всадник, осадил взмыленную лошадь. Скривился, бледный, рыжеусый, в расстегнутой гимнастерке. Николка с трудом узнал Ефима.
— Что? Жена поколотила?! — засмеялась Аринка, слышавшая о неудачном налете унтеров на исполком.
— Зачем приехала? — выдавил Ефим сквозь зубы. — Хочешь быть штабной шлюхой? Хорошую девку до свадьбы из избы не вытянешь. А ты огонь и воды и медные трубы прошла… Кому такая нужна?
— От меня еще никто не отвертывался, — вызывающе огрызнулась Аринка.
Ефим стегнул лошадь плетью и ускакал. Он тоже разыскивал штаб.
Дорога потянулась низким берегом. В воду свешивались ивовые кусты, окуная жиденькие ветки. Николка остановился: рассупонился хомут. Спрыгнув на землю, мальчик быстро затянул супонь и собрался уже догонять Аринку, как услышал в кустах шорох. Кто-то негромко назвал его по имени.
Николка встрепенулся.
«Может, братка Степан» — подумал он, радостно холодея от невероятного предположения.
Оглянувшись вокруг, Николка подошел к ивняку. В зеленой листве мелькнуло грязное, исцарапанное лицо. Человек, должно быть, сидел на аемле. Но вот он подвинулся вперед, намереваясь выбраться из куста, и Николка отпрянул… Перед ним стоял безногий калека. — Гранкин…
— В город надо… к своим, — прошептал Гранкин запекшимися губами.
Питаясь колосьями и сторонясь всякого жилья, он изменился до неузнаваемости. Фронтовая гимнастерка потемнела и заскорузла на нем от пота и грязи. В глазах, воспаленных бессонницей, метались тревожные огоньки.