Молодость
Шрифт:
— И зачем его сюда несли? Надо бы прямо в морг… Ей-богу, не дышит! Штыками исколотый, как терка!
— Помалкивай, — отозвался другой. — Наше с тобой дело телячье… Сам Жердев велел нести в палату!
«Жердев? — удивился Бритяк. — Это у нас в деревне Жердевы…»
Впервые ему захотелось узнать, что именно происходит в городе? Почему стреляют? И кто такой «сам Жердев»? Но спросить было не у кого — санитары ушли. Бритяк лежал, не сводя глаз с маленького человечка под серым одеялом на соседней койке.
«Ох,
Он вспомнил, как говорил Клепиков о возможном продвижении немцев в сторону Черноземья. Недаром они требовали присоединения к Украине четырех среднерусских губерний. Но если раньше, слушая эсеровского вожака, Бритяк прикидывал выгоды и неудобства оккупационного режима, то сейчас ему было все равно.
Вскоре соседа унесли в операционную. Оттуда доносилось нечеловеческое хрипение, перемешанное с такой заковыристой бранью, какой отродясь не слыхал медицинский персонал.
— Господи, замучили! — стонала в углу женщина, видимо, намереваясь заступиться за раненого. — Помереть не дадут человеку спокойно!
Санитары, возвращаясь с носилками из операционной, изумлялись:
— Ну, братцы, живуч! Не тело — сплошная, так сказать, пробоина! Где там душа, не пойму? А он еще ругается…
— Видно сразу — солдат! Казенный матерьял! Спустя некоторое время сосед Бритяка запросил пить.
Никого поблизости не было. Афанасий Емельяныч повернулся к нему и сказал:
— На столе вода. В графине.
— Подай…
Старик встал и наполнил кружку. Вдруг он заметил, что сосед не берет воду. Он почувствовал на себе пристальный взгляд и тотчас узнал Гранкина, почерневшего от невыносимых страданий, злобного, с искусанными губами.
Яков Гранкин в свою очередь был поражен видом Афонюшки. Перед ним стояло что-то вроде зыбкой тени, колеблемой малейшим движением воздуха. Это была только немощь, жалкая развалина, сохранившая призрачную схожесть с человеком. И неожиданно Гранкин ощутил некое подобие жалости… Он часто был свидетелем, когда люди гибли от пули или штыка, свертываясь и раскидываясь на земле, но такого превращения человека в тень ни разу не видел.
И Гранкин разозлился на себя за минутную слабость. Ведь перед ним стоял Афонька Бритяк, жердевский толстосум и горлохват, сподвижник эсера Клепикова! Это они плели паутину мятежного заговора…
— Уйди!
Бритяк вздрогнул, вода расплескалась на пол…
«Наши деревенские здесь, — он растерянно пятился до своей постели, строя всевозможные догадки. — И в углу-то, кажись, солдатка Матрена… Что у них стряслось? Ох, и жизнь пошла: глянешь — темнее ночи, покушаешь — хуже горькой калины… А каждый хочет Жить!»
В ту же ночь Марфа
— Беда! Опять чумовые того и гляди нагрянут к нам в Жердевку! — говорила Марфа, перекидывая вожжу через круп лошади и удобнее усаживаясь на грядке телеги. — Все заберут начисто, куска не оставят! Жди радости от побирушек, надейся — ихняя взяла!
Афанасий Емельяныч неловко трясся в задке повозки. Слушал. Молчал. Из дальнейших слов Марфы понял, что старший сын Петрак убит, Ефим и Ванька скрылись, Аринку схватили вместе с Клепиковым разъяренные мужики…
При упоминании о Ефиме безжизненное лицо Бритяка вздрогнуло, и поднялось, в тусклых глазах застыл ужас… Но угодливая, не замолкавшая ни на минуту болтовня Марфы отвлекла в сторону. Хитрая бабенка вела со стариком последнюю игру. Прибрав к рукам хозяйство, она готовилась к решительному натиску, чтобы овладеть заветной кубышкой — тайной силой богача.
«Скажи на милость, остался я один… Как метлой смахнуло семью», — качал Бритяк головой.
Дома ему опять стало жутко… Жизнь шла мимо, та самая жизнь, которая чуть не раздавила его своей железной поступью.
Глава пятая
Степан шагнул через порог горницы и остановился, положив руку на пояс, где висел револьвер. Грудь его распирало… Он чувствовал, что может своротить гору.
Сидевший в чулане на сундуке Афанасий Емельяныч затрясся, беззвучно открыл рот…
«Смерть пришла! — В белую бороду закапали слезы. — Мой батрак, голодранец, — уездной власти верховод! Давно добирался жизни лишить…»
Шум в голове помешал ему расслышать слова Степана. Он напрягал внимание и не понял ничего. Упираясь кулаками в крышку сундука, медленно поднялся. Повернул ключ в дребезжащем замке и указал кривым, суховатым пальцем в разверзшуюся нафталинную кладь:
— Бери… Лисью шубу бери! Не жалко…
— Дешево покупаешь, хозяин!
— Бери, что хочешь… пользуйся… Все равно пропадать!
«Пришибу… не выдержу», — подумал Степан и крикнул:
— Где Ефим? Старик опешил.
— На Ефима моей управы нету. Вырастил, благодарности ждал…. а он мне — пулю!
— Ну это — ваше семейное, — и Степан покосился на Марфу, затаившуюся у двери чулана. — Значит, вояки еще не вернулись? Ладно!
Он кивнул Терехову, ожидавшему с бойцами под окном, чтобы начинали обыск. Сундук с добром вынесли на крыльцо, составили опись вещей, замкнули и опечатали. Из чулана вытащили дубовую кровать, отодрали ломом доски пола и стали рыть землю. Степан зажег свечу, пытливо всматриваясь в грунт.