Молодость
Шрифт:
Многие недоумевали, чего ищет Степан. Если он приехал за мятежниками, то для какой надобности стал копать землю? Только Бритяк сразу понял все. Да, этого лисьей шубой не накроешь! Очевидно, еще во времена батрачества заметил Степан сокровенное местечко.
«Конец… зарезал без ножа! — Афанасий Емельяныч зажмурился. — Доконал босяк… и на помин грешной души не оставит!»
Он слышал, как люди вытаскивали что-то тяжелое из подполья, затем пронесли мимо него на крыльцо. Степан задул свечу и вышел, даже не удостоив взглядом Бритяка.
В горницу заскочила
— Доберег, старый пес! Дождался! Ублажала тебя… столько сраму от народа приняла… А золото архаровцам досталось! Тьфу, гниль! Холера болящая!
Бритяк утерся… Он вспомнил назойливую услужливость снохи, готовой ради свекра на все… И хотя был умудрен опытом, но лишь сейчас увидел подлинную Марфу, с ее затаенной алчностью и хитроумными расчетами. Вся бритяковская злоба вдруг обратилась на эту остервенелую бабу, из-за которой нажил в родном сыне кровного врага.
— Прочь! — захрипел старик, по-бычьи выставив лысину вперед. — Вон из дома, паскуда!
— Ох ты! — Марфа, подбоченясь, презрительно оскалила желтые рысьи зубы. — Сам проваливай, твоей власти больше нет! Я тут горб гнула, будто оглашенная, теперь я тут хозяйка! Не лупись бельмами, не испугаешь! Не на таковскую напал! Угрозы, тьфу! Кошке под хвост!
Она продолжала бы в таком роде до бесконечности, но в сенях показалась гибкая, сильная фигура Аринки, отряхивавшей дорожную пыль. Скрипнув зубами, дочь Бритяка ринулась вперед. Визг, брань, грохот падавшей мебели и звон разбитого стекла наполнил горницу. С улицы заглядывали в окна, дивились, ахали.
— Вона, слышь, потеха! Кто там кого бьет не разберешь!
— Отсырел домовник, ослаб — вожжи распустил… Раньше-то на цыпочках ходили!
Степан давал Терехову указания относительно охраны ценностей и препровождения их в город. Он узнал в толпе Ильинишну, с перепуганным и радостным лицом, пошел навстречу.
— Здравствуй, мамаша! Прости, что не заехал — каждая минута дорога!
Ильинишна сморщилась и всхлипнула, целуя его в завитки черных кудрей.
— Ой, горюшко мое… сыночек! Не чаяла увидеть… И Николку привез, все живы! Спасла царица небесная! Сказывают, восемнадцать волостей на город ушли… Как же вы отбились, боже милостивый?
— Ну, мать, побереги слезу, — добродушно загудел. Тимофей, здороваясь со Степаном за руку. — Кажись, поплакала и хватит. Тучи пронесло — опять стало светло. Зови-ка сыновей обедать!
У Тимофея был довольный вид победителя. Он говорил сдержанно, с достоинством. Только что в сарае Федора Огрехова найден спрятанный хлеб. По мешкам установили — из бритяковских амбаров! Стало быть, председатель сельсовета давно спутался с кулаками.
Наклонившись к уху Степана колючей бородой, отец сказал:
— Молодчина, всю силу ты отнял у Бритяка! Даже я не прознал об этой кубышке! Думал, котел с «катеринками» нашли тогда в амбаре — и кончилась его казна… — и, прочитав в глазах сына немой вопрос, добавил — А насчет Ефимки не беспокойся. Куда ему? Побитая собака бежит к своей подворотне!
На крыльцо выскочила Марфа. Вслед за ней с треском летели ухваты,
— Дура! — выкрикивала Марфа озираясь. — Тюрьма по тебе плачет!
Из сеней выглянула Аринка. Запустила грязным веником в невестку и скрылась.
«Черт возьми! Вот девка: в воде не тонет и в огне не горит!» — изумленно, с непонятной настороженностью подумал Степан.
Пообещав родителям прийти к обеду, он еще задержался на усадьбе Бритяка. Проверил кладовую, погреб, сеновалы. Слова Тимофея о побитой собаке, прибегающей к своей подворотне, лишь подтвердили его собственные мысли. Да, Ефима надо искать здесь, в Жердевке!
Степан прошел за подъездной сарай и остановился перед стройными деревьями тенистого сада. Вон на той старой яблоне поймал их с Настей в невозвратном детстве. Бритяк… Как давно это было! Как изменилась жизнь! Теперь Бритяк уже не страшен, а сад приветливо клонит отяжеленные плодами ветви, ласковый и благоухающий.
Сзади зашуршали по траве осторожные шаги. Степан оглянулся и увидел Аринку. Накинув на черные косы голубой платок, легкая и озорная, она заговорила первой:
— Знаю, потаскухой меня считаешь…
И подступила вплотную, дотронулась рукой до Степановой гимнастерки. В глазах темнела безысходная девичья печаль.
— С Настей собираешься век вековать? Эх, нашел суженую — невесту замужнюю. Иди, молодец, по проторенной тропочке. А я без клятвы сбереглась. Понимала, что любишь другую, да иначе не могла…
— Не трогай Настю, — Степан отвел глаза в сторону. — Ее грех не закроешь своей святостью… Клепиковская подруга!
Аринка усмехнулась, передернула плечами.
— Пустое все… Думала, из сердца уйдешь — полюбить бы другого! За тем и ехала в город. А вот и ошиблась. — И, помолчав, добавила совсем тихо: — Не судьба вам с Настей… Не бывать этому, пока я жива.
Глава шестая
Федор Огрехов не помнил, как выбрался из города. Шел сам не зная куда, не разбирая дороги; спотыкался, точно слепой, потерявший палку. Низко опустив голову, не думал ни о чем и не чувствовал своего онемевшего от усталости и голода тела — до того велика была в нем душевная пустота.
Лишь временами обрывки мыслей появлялись в голове, и тогда он снова и снова убеждался, что погиб. Все кончено, и почему он еще куда-то идет? Ужасы минувшей ночи, полыхающей кровавым заревом пожарищ, неотступно следовали за ним. Этого невозможно было объять ни умом, ни трезвым человеческим взглядом. Нельзя было поверить, что это сделано людьми.
Незаметно догорел душный августовский день. Померкли дали. Глубокой ночью Огрехов наткнулся на ржаную копну и беспомощно свалился ничком. И ему вдруг стало легче от близости влажной, с таким знакомым и родным запахом земли, которая тотчас и приняла все его душевные муки… Вот он уже, как бы наблюдая себя со стороны, очутился дома, в Жердевке. Праздничный день — троица! У входа в избу зеленеют березовые ветки, на полу настелена свежескошенная трава.