Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества
Шрифт:
Выше мы привели его слова о том, что развитие Шеллинга как философа шло "на глазах у всех". Возможно, что такая манера философствования могла импонировать в течение определенного времени молодому, работавшему тяжело и как-то неповоротливо, ведущему тяжелую, трудную борьбу за систематическое построение своих воззрений Гегелю. Но его глубинные философские убеждения противились методу работы Шеллинга.
Первый иенский период для Гегеля — это период экспериментирования, конечно, на более высоком уровне, чем во франкфуртский период. Этот более высокий уровень бросается в глаза, как только мы сравниваем наброски иенские и франкфуртские. Во франкфуртский период происходит выяснение позиций (Auseinandersetzungen) по отношению ко многим проблемам, имевшим для молодого Гегеля принципиальное значение, и в этом выяснении просматривается систематическая связь его воззрений. Систематика же осознанно еще не выступает на передний план.
В противоположность этому иенские наброски — это наброски, ведущие к формированию системы. Можно, следовательно, отметить большое
В набросках во второй половине иенского периода Гегель представляет нам возможность заглянуть в тогдашнюю "мастерскую" его мыслей. Эти личные заметки были опубликованы Розенкранцем под названием "Hegels Wastbook". Для новейших исследований гегелевской философии характерно, что в них эта публикация Розенкранца и установленная им точная дата написания Гегелем этих заметок (1803–1806) полностью игнорируются. Дильтей, например, анализирует эти заметки Гегеля как общие для иенского периода и ни единым словом не упоминает о том, что они опубликованы Розенкранцем. Херинг идет еще дальше: он считает "великим подвигом" Дильтея публикацию этих заметок Гегеля и приписывает их целиком к начальному времени иенского периода [16] .
16
Ibid. S. 198.
Тот, кто прочитает эти фрагменты внимательно, обладая хотя бы небольшим знанием и пониманием действительного философского развития Гегеля, легко увидит, что признания Гегеля о методе работы имеют ретроспективный характер. Гегель, который к тому времени уже выяснил для себя вопрос о методологии, осуществляет здесь, собственно, ретроспективную критику метода своей работы и философствования. Стало быть, если мы будем придерживаться верно установленной даты в работе Розенкранца, мы можем выявить из гегелевской ретроспективной критики интересную характеристику специфики умственной деятельности и метода работы Гегеля в начале иенского периода. Мы приводим здесь некоторые наиболее характерные места: "Самое опасное — это стремление оберегать себя от ошибок. Боязнь того, чтобы, активно действуя, не совершать ошибок, есть лишь видимость удобства, сопровождаемого абсолютно пассивной ошибкой. Так, камень не совершает активной ошибки, кроме, скажем, случая с известняком, если его заливать азотной кислотой. Тогда этот камень начинает разлагаться. Он как бы сбивается с верного пути, оказывается в другом мире. Все кругом становится непостижимым, он гибнет. Не таков, однако, человек. Он — субстанция, он в состоянии выстоять. Эта каменность, каменистость, окаменелость и есть то, от чего следует отказаться. Пластичность, способность принять новую форму есть истинность. Стать над вещью можно лишь тогда, когда ее понимаешь, понимание же приходит после ее изучения".
Это место очень хорошо объясняется другой мыслью Гегеля. "При изучении той или иной науки не следует дать себя отвлекать принципами. Они общи и означают немногое. Как мне кажется, их значение понимает только тот, кто владеет особенным. Часто эти принципы оказываются и дурными. Они представляют собой сознание вещей, а вещи часто лучше сознания. Следует продвигаться дальше в исследовании. Сознание сначала туманно.
Не желая понимать и доказывать шаг за шагом, бросают книгу в сторону, читают как бы между сном и бодрствованием, отрекаются от собственного сознания, то есть от собственной единичности, что чревато неприятностями" [17] .
17
Ibid. S. 545.
Если прочитать эти замечания внимательно, то становится ясным, что Гегель здесь характеризует свой собственный метод работы в переходный период. У него уже сформировалось хотя не полностью еще выясненное, но все же в своих существенных чертах уже ясное представление о центральной проблеме, и он теперь без страха перед возможными ошибками проверяет правильность этих воззрений па целостной системе особенностей в действительности. Гегель твердо придерживается принципа принимать за прочные и правильные только такие общие основания, которые подтверждаются в этом взаимодействии с познанием особенного. "Вещь часто лучше сознания", в этом высказывании — ключ всего способа философствования молодого Гегеля. Он и действительно принимает всерьез мысль Шеллинга о мире как о едином процессе, охватывающем природу и историю. Он воспринимает эту мысль более серьезно, чем сам Шеллипг, который формулирует ее каждый год и какую-нибудь новую систему, и какую-нибудь иную абстрактную форму. Гегель же стремится понять этот процесс с охватом всех ого особенностей, берет каждым общий принцип только с оговоркой, условно, пока в его распоряжении еще нет метода, гарантирующего всеохватывающее знание этих особенностей, т. е. он проверяет принцип на фактах, на особенностях и отбрасывает его тотчас же, как только оказываются, что он абстрактен и не в состоянии объяснять эти особенности.
"Эмпиризм" Гегеля, доставляющий столь много хлопот и беспокойства его буржуазным интерпретаторам, является главной чертой специфической формы его диалектики. Где проходит граница для Гегеля, мы рассмотрим более детально позднее. Здесь было необходимо указать на главную черту его философствования не только для того, чтобы показать различие
В другом месте заметок еще более ясно отмечено отношение Гегеля к Шеллингу, хотя его имя здесь не упоминается. Гегель пишет: "Я очень хорошо помню, как я длительное время был занят поисками в науке, честно полагая, что то, что в ней общеизвестно, это далеко не все. Из разных способов исследования вещей я пришел к заключению, что сущность таится где-то в глубине (im Hintergrunde) и все знают значительно больше, чем они говорят, а именно дух и причины, к которым следует постепенно продвигаться. После того как я тщетно искал, где можно найти то, о чем постоянно говорят и в поисках чего трудятся, как если бы оно являлось чем-то общеизвестным, стало быть и верным, а поиск его — обычным занятием, подтверждение которого я не был в состоянии найти, то я пришел к заключению, что в действительности в нем нет ничего сверх того, что я, кажется, понял, и что остальное — лишь сама уверенность, произвол и заносчивость" [18] . Это замечание стоит в самом конце иенских тетрадей Гегеля. Здесь он пишет в тоне, ясно показывающем, что он полностью выяснил абстрактность, формализм и внутреннюю слабость философии Шеллинга. Гегель в форме как бы внутренней самокритики обрисовывает ясную картину того, как он подпал под влияние конструктивной законченности самоуверенного и импозантного выступления Шеллинга. Когда мы в дальнейшем приступим к анализу фактического различия между Шеллингом и Гегелем, то читатель, познакомившись с конкретными вопросами, которые возникают уже здесь, лучше поймет это поведение Гегеля, чем теперь, когда мы лишь противопоставили друг другу "интеллектуальное лицо" обоих философов.
18
Ibid. S. 544.
Однако если мы преувеличим эту противоположность, то можем прийти к ложным выводам. Если мы ставим перед собой цель правильно понять период 1801–1803 гг., то не можем позволить себе исходить из того, что мы сегодня знаем о последующем развитии Шеллинга. Конечно, уже тогда существовали в зародыше реакционные тенденции более позднего мышления Шеллинга, однако только лишь в зародыше. И никто не мог предвидеть в 1801 г., что инициатор философской революции в Германии закончит свой путь в качестве философа теологической реакции. Даже пустота формалистических построений Шеллинга выглядела тогда иначе, чем впоследствии, из ретроспективы избранного им позднее пути.
Тогда все стояли в начале философского переворота: вспомним, как Гегель едко высмеивал тех, кто хотел завершить философскую революцию, и поэтому абстрактность шеллингианских построений неизбежно должна была казаться чем-то таким, что обычно сопутствует началу той или иной философии в новую эпоху мировой истории (при рассмотрении "Феноменологии духа" мы увидим, что Гегель даже тогда выдвигает эту точку зрения на передний план).
Маркс, как историк-диалектик, при всей остроте своей критики, адресованной личности Шеллинга, все же подчеркнул "искреннюю юношескую мысль Шеллинга" и провел параллель между ним и таким философом, как Фейербах. Совершенно ясно поэтому, что молодого Гегеля, боровшегося за принципы объективной диалектики, должна была интересовать прежде всего "искренняя юношеская мысль Шеллинга". Тем более Гегель, при всей остроте и правильности его более поздней критики Шеллинга, не мог проникнуть в суть его философии так, как это оказалось возможным для материалиста-диалектика Маркса. Ведь хорошо известно, что метод объективного идеализма всегда оставался общей основой философии и Шеллинга, и Гегеля. Поэтому философия Шеллинга имеет определенные рамки, и диалектическое мышление Гегеля не смогло выйти за эти пределы, тогда как Маркс подверг их уничтожающей критике.
Мы уже говорили, что "искренняя юношеская мысль Шеллинга" заключалась в его попытке рассмотреть природу и историю как единый диалектический процесс. В этом вопросе он един с самыми глубокими устремлениями молодого Гегеля. И если концепции молодого Гегеля, особенно в области философии истории, диалектической логики намного глубже, чем у молодого Шеллинга, все же мышление Гегеля до этого времени еще не созрело настолько, чтобы создать единую и всеобъемлющую систему совокупного человеческого знания. Шеллинг же сделал это именно в рассматриваемый период, причем в чрезвычайно яркой и блестящей форме. Из приведенных выше замечаний Гегеля становится ясным, что он счел необходимым сначала проверить — на основе собственной работы — правильность шеллингианских концепции, прежде чем приступить к их критике. Из признаний самого Гегеля мы выяснили, что он сделал это в известной мере как эксперимент. Только при таком рассмотрении отношении Гегеля к Шеллингу в первые годы в Иене мы окажемся в состоянии правильно оценить его подход к шеллингианской терминологии, употребляемой им в некоторых своих сочинениях, особенно терминологию в "Системе нравственности". Это значит, что мы должны признать влияние Шеллинга на Гегеля, не считая, однако, последнего ни сторонником Шеллинга, ни тем более лицемером или карьеристом, который из "тактических соображений" умалчивает о различиях во взглядах, уже ясно осознаваемых им.