Молодой Ленинград 1981
Шрифт:
Василий Петрович попил чаю, разделся и лег. Но не спалось. Случай с погоней не давал покоя. Ну, пристало подростку удирать от милиции, а ему-то уже тридцать!.. Было обидно за себя, за вечную свою неустроенность. Все сознательные годы ездил по стране и, как писала ему мать, не наездил ни кола ни двора… Кое-как женился, родилась дочь — но жена не захотела жить с ним… Да и он, впрочем, не жалел. Тоска оставалась только по дочери… Единственное, что отвлекало, — работа. И когда вкалывал монтажником,
«Неужели в тридцать лет не иметь ни кола ни двора совсем плохо?» — размышлял он, ежась под тонким одеялом.
В темноте нервно гавкнула дворняжка. На фоне газеты застыл силуэт фотоувеличителя «Крокус».
— А что делать, — сказал вслух Василий Петрович. — Раз все так получается — значит, так и должно быть…
В восемь он поднялся, натянул фирменные джинсы (фирмы «Восток») и сунул ноги в диэлектрические галоши, которые заменяли ему комнатные туфли. Сбросил газету и увидел, что к конторе приближаются сотрудники. Прошла Галя, начальница отдела кадров, мелькнула Вера — секретарша управляющего. Она была в мини-юбке, но и это ее не украшало…
За чаем его застал непосредственный начальник, парторг, полковник авиации в отставке Николай Иванович Приходько. Появившись на пороге, он козырнул, поднеся ладонь к седому чубу.
— Вот вы, Василий Петрович, никогда не опаздываете — вы всегда на месте! — и усмехнулся.
— Хотите чайку? — спросил Корнев.
— С удовольствием, — согласился парторг и подсел к столу. Шумно прихлебнул из стакана и спросил: — Скажите, пожалуйста, что значит на вашей картине курица, бегущая по рельсам?
— Курица, в общем, ничего не олицетворяет, — добродушно ответил Корнев. — Это есть продукт творческого порыва…
— Конечно, — неуверенно согласился полковник. — Без курицы было бы не то. Курица оживляет… А может, вы хотели здесь отразить окружающую среду в условиях технического прогресса?
— Процесс творчества необъясним…
Николай Иванович удовлетворенно кивнул и сказал:
— У Гали день рождения. Надо бы выпустить «молнию». Надо найти теплые слова. Ей нужны теплые слова: одна, с ребенком, самой уже тридцать пять…
— Будет сделано, — заверил Корнев.
Парторг поднялся, похвалил чай и вышел. Василий Петрович расстелил лист бумаги и принялся писать гуашью «молнию». В разгар работы явился электромонтер Валерка Чижиков.
— Ну, как тачка? — спросил он бодро, вместо приветствия.
— Нормально, — ответил Корнев, макая плакатное перо в баночку. — Вчера от милиции удрал… Хочешь покататься — бери.
— Нет уж. Баста! — он хитро посмотрел на художника. — Свою купил. «Электрон».
— Но-о?! — удивился Корнев. — И где он у тебя?
— Здесь… В обед посмотришь…
В обеденный
— Здорово! — крикнул Корнев.
— Дай мне каску?
Корнев вынес каску, тот нахлобучил ее и уехал. Покуролесив где-то, осадил «Электрон» перед вагоном и вошел в мастерскую.
— Обмоем? — достал он из-за пазухи бутылку красного вина.
— Можно, — согласился Корнев.
Только Валерка попытался закрыть дверь на шпингалет, как на пороге появился Николай Иванович.
— Что у вас в той комнате? — спросил он художника.
— Ничего… — смущенно пожал тот плечами. — Краски… фанера… барахло разное…
— Надо все убрать, — решил парторг. — К нам на практику приехали студентки, а женского общежития нет. Вот мы и решили поселить их в вашем вагончике…
— Они же здесь замерзнут! — сказал Василий Петрович.
— Монтер им электропечи поставит… Да и вообще скоро лето.
— Если лето, так зачем же печи ставить, — буркнул Чижиков.
Парторг не обратил на него внимания.
— А надолго они? — насторожился Корнев.
— До сентября…
Когда Николай Иванович вышел, они принялись перетаскивать краски и запихивать их в рундук. Потом Валерка принес теновые печи и приладил их на стенах. Присели передохнуть. Художнику мало нравилось непрошеное соседство — он был мрачен.
— Не волнуйся, — успокоил его монтер. — Займемся лучше делом, — и направился закрывать дверь.
Но в двери, как назло, появилась секретарша Вера. Она плюхнулась на рундук, вытащила из кармана сигареты и закурила.
— Что приперлась? — поинтересовался Валерка.
— Тебя не спросила, — пыхнула дымом та.
— Курила бы в красном уголке. Пропахла, как урна, этим табаком, — проворчал монтер недовольно. Его взгляд осторожно коснулся бутылки под столом.
— Пошел ты в баню! Сам куришь же!
— Я мужик — вот и курю. А ты — непорочная дева…
— Кончайте, ну вас, — прервал их Василий Петрович.
— А что он в бутылку лезет? — сказала Вера.
— Это ты шляешься, вместо того чтоб за машинкой сидеть.
— Я к товарищу по работе пришла, а ты что здесь делаешь?
— Не твое собачье дело, — ответил монтер.
Оба зло замолчали.
— Тут к тебе цац поселяют, — сообщила Вера.
— Знаю, — горько вздохнул Корнев. — Но ничего не поделаешь.
— Да, ничего… — она топнула по окурку.
— Верка! Сколько раз тебе говорить! Не бросай охнарики на пол! — вспыхнул художник.
— Извини, — сказала она, но окурок не подняла. Вышла.
— Ну и рожа, — сказал Валерка.
— Брось ты. Нормальная девчонка. Просто такой характер…