Молох
Шрифт:
Дыхание владыки Шестой ветки обжигает. Я не в силах на него смотреть. Моя кожа чувствует его биополе (три метра); затылок сдавливает критической массой. В замедленной съёмке я вижу, как Чума растворяется вверху лаза. Два метра. Я нахожу в себе силы глянуть глаза в смерти. Двух метров хватит для взмаха его руки. Но перед собой я вижу заполонившую весь кругозор (один метр) россыпь зубов. Сотни, а то и тысячи мелких кристалликов шиповидной формы, образующих пасть, мерно улыбались мне. Но я вижу клыки грязно-бурого цвета с кусочками многолетнего человеческого мяса, навсегда застрявшего между ними, как и застрянет моё спустя миллисекунду.
Я не чувствовал того, что кто-то обхватил меня за подмышки. Полёта, испытанного последующим кадром (лишним 25-м) плёнки моей жизни. Торс, навечно запечатанный в стене.
Как с левой, так и с правой стороны, мешки с песками располагались чуть ли не до потолка тоннеля. Снизу в середине, придерживаемый металлическими сваями, располагался проход. Походило на огромную букву П, выложенную из мешков в два ряда — так, что конструкцию невозможно было сбить даже небольшим отрядом. Но кто станет нападать со стороны Приморской, когда станцию забросили несколько лет назад под натиском местной нечести? Глыба знал, что блокпост соорудили сразу после того, как Блокадник прорвался на станцию и истребил чуть ли не половину василеостровских.
— Ты куда? — лаконично бросил постовой, перекрывая путь.
Васька, как и Гостинка с Маяком — станции закрытого типа с «горизонтальным лифтом». В Питере подобных мест что-то около десяти. Вместо боковых платформ проёмы со стационарными дверями. Последние давно успели растащить, так что в белом мраморе срамно зияли дыры. Спрыгнув в предпоследний проём по правую сторону движения, Глыба приблизился к КПП. Солдат не поверил глазам, когда увидел на Той стороне, где кончалась Вася, АГС-17 «Пламя», созданное нашими умельцами в давнее время. 30-мм. станковый гранатомёт способен разорвать в клочья любую оборону. Достаточно было иметь хотя бы одну из таких махин мазутам или задыхающейся в данную минуту Сенной, что любая атака неприятеля захлебнулась бы в её зародыше. Залп гранаты в замкнутом пространстве оставил бы от армии рожки да ножки в буквальном смысле слова. «Да уж, с приморскими трудно будет справиться» — с горечью отметил Глыба.
— Ты что, глухой? — диггер позабыл о дневальном.
— А, да так, засмотрелся на вон это — решил герой начистоту, указывая прямо на гранатомёт.
— Купили у мазутов — начал хвастаться дозорный. — Кто знает, может, он помог бы им спастись от истребления.
— Может. Мне надо на Приморскую.
— Исключено.
Глыба не стал спрашивать, почему. Всё ясно: эсэсовцы обороняют своего фюрера, спрятавшегося в бункере, и прямой путь на Берлин, следовательно, закрыт. Если его сейчас спросят, зачем он туда собрался, считай, жизнь диггера на плахе. Солдафон глянул за плечо патрульному — там, в тоннеле, начинённые до зубов оружием, расхаживали бойцы Альянса. В условиях войны любая новая территория уже успех. Не удивительно, если Приморскую в ближайшее время отвоюют у настырных монстров, выползающих с берега Финского залива только для того, чтоб полакомиться свеженькой плотью. Иль мертвечиной.
— Постой-ка — с щёлкающим звуком постовой передёрнул затвор М-16. Глыба облизал пересохшие губы. Чёрт! Хаотичное движение за спиной погранца прекратилось. Солдаты по струнке улеглись вдоль железнодорожной грядки, выставив на деревянные ящики РПД. Дегтерёв по одной указке не оставит и мокрого пятна от диггера, который вот-вот провалит задание Молоха, толком не начав его. — Зачем тебе на Приморскую?
— К Постышеву, меня направил Карпов — с титаническими усилиями Глыба старался не выдать нотки дрожи в голосе. Ох ему б сейчас в Покер блефовать!
— Зачем? — всё также невозмутимо допытывался КППшник. Вот сука! Вся Василеостровская замерла. Слышалось, как гудел воздух, как капли пота заливали морду Глыбы. И в замедленном действии солдаты миллиметр за миллиметр оттягивали спусковой крючок на ручных пулемётах.
— Предупредить о нападении на главу вашего Альянса.
— И кто же собирается напасть?
— Молох — решил герой играть ва-банк.
Воздух, который вот-вот взорвался бы, стал разряжаться. Бикфордов шнур потух на самом основании петарды, вместившей
Прямой путь до Приморской закрыт под предлогом того, что бойцы сами сообщат в Прибалтийскую о предстоящей атаке. Ну вот, сделал хуже, теперь Постышев предупреждён… О внезапной атаке можно забыть. Наверняка, вызовут подкрепление. Воин теперь уже без толики сомнения понимал, что Приморский Альянс — серьёзный соперник. Пусть смерть лидера коренным образом ничего не изменит, но на время деморализует, а там будь, что будет.
Часы показывали без десяти двенадцать, когда герой, найдя лазейку в гермоворотах Васи, начал подъём по эскалатору. Калаш-74 по-прежнему согревал, в отличие от мёртвого кружка солнца, показавшего свои первые лучи. Ровно в полдень в другой части метро Геннадий Андреевич провозгласил себя лидером Сенной, ознаменовав падение Узла. Самое главное достояние подземки — «Музей Метро» отошло коммунистам и представителям Фрунзенской-Московской. И тогда же, натягивая противогаз на лицо, Глыба переступил турникеты вестибюля Василеостровской.
Я стою на краю мира, в том месте, которые изображали себе древние греки или римляне, очерчивая мир живых от мира хаоса. Именно из хаоса, как первичного состояния вселенной, родилась Гея. Там, на краю обрыва, золотым водопадом, ниспадающим в никуда, меня встречал оборотень. Я не мог сделать шага назад, иначе вечность сожрала бы меня, потому я двинулся вперёд навстречу своему кошмару. Оборотень не щадит меня: резцы впиваются в лицо, отрывают нос, разрывают челюсть, превращая часть зубов в крошево. Затем, словно тряпичную куклу, он переходит на ногу. Я успеваю увидеть, как конечность от колена до ступни связывает лишь лоскуток кожи. Кости разорваны пополам, из сухожилий хлещет кровь, заливая морду хищника красным маревом. Но оборотню всё ни по чём. Зверь так и оставляет ногу болтаться на куске кожи, переходя на горло. Я чувствую горячее дыхание оборотня у себя на кадыке. Слюна с кровавой пеной плещет в меня. Но существо не успевает завершить последний аккорд: высокий блондин с голубыми глазами, словно сошедший с глянцевого журнала или прямиком из гитлеровского СС арийца мощными ударами послал мохнатого упыря в бездну. И хищник успел схватить меня за торчащую из голени кость. Взрыв боли заволок всё вокруг. Я не понимал, сознание ли пошло в отключку, или уже я летел навстречу бездне, как спасительная рука арийца вырвала меня из водопада мрака и пустоты. «Молох — кричал блондин. — Очнись!»
Небо оранжевого цвета вырвало меня из небытия. Не обращая внимания на спасителя из сна, пытавшегося привести меня в чувство, на жгучую боль в лице и правой ноге, я стал жадно оглядывать станцию. Всю часть платформы занимали вигвамы, вроде тех, что на Достоевской, только сделаны оные с геометрической точностью. Каждая постройка могла уместить целые семьи. Некоторые проходы между хижинами были засыпаны землёй, создавая иллюзию того, что ходишь не по полированному красному граниту, а по настоящей поверхности. На стенах искусно изображены деревья и животные, причём тех размеров, которые знавала наша природа до запуска ракет. Потолок так вообще представлял собой голубое небо со звёздами и Луной (точнее, полумесяцем). Оранжевое свечение лампочек только и передавало натуральный окрас солнца.
Лемуры представляли собой штатных блондинов с идеальным телосложением. Почти у всех голубые и зелёные глаза, словно каждого из них только что зачали из одной пробирки. Ростом под 180 с развитой мускулатурой, даже женщины могли взять в руки оружие и навести шороху в метрополитене. «Если во главе приставить Робби, то вся подземка накроется медным тазом», — попытался я улыбнуться мысли, но не мог. Раны, полученные мною от собаки Павлова тогда, перед входом на Проспект Славы, дали о себе знать. С ногой обстояло куда хуже.