Монахиня Адель из Ада

Фрэй Анита

— Идём назад, на кухне всё объясню, за чаем!..

Через пять минут уже были на кухне. Бабка не только чай заварила, но и ватрушек напекла — всё происходило как в ускоренном кино. Разлившийся ванильный аромат окочательно расположил к таинственным беседам.

Во время кулинарного сеанса Максим разглядывал фотографии предков. Затем бережно сложил их в стопку и определил в пакет.

— Поаккуратней с фотодокументами! Они послужат вместо орденов — такой же мощный артефакт, поисковик невероятной силы! — сказала, старуха, сняв фартук. Она присела у стола, тут же присосавшись к фляге. Чай с ватрушками был предназначен

для Максима. Тот, не тратя времени, бросился наворачивать любимые деликатесы. Откуда бабка знала о его слабости к ватрушкам? Гипнотизёрша, медиумша, что и говорить.

Мася не спешил задавать вопросы. Зачем? Старуху и так не надо было за язык тянуть.

— Ты уже много слышал тут всякого-разного, но я лучше повторюсь, чтоб легче переваривалось. Информация-то крупная, совершенно неожиданная…

Мадам кивнула на пачку фотографий.

— Эти люди — тоже символ героизма, совокупный идеал труженика, самоотверженного хозяйственника. Иногда главное — не результат работы, а намерение, с которым она выполняется, плюс вдохновение, плюс… как бы это сказать…

— Драйв?

— Совершенно верно! Их подлинные изображения, не ксероксные, равны по силе коллекции Харитоныча. Примерно равны, я проверяла. Казалось бы, пачка фотобумаги с картинками, но в ней заряд недюжинной силы. А ордена, особенно их полная коллекция, брызжут ни с чем не сравнимой энергией военной славы, энергией подвига… Вот тебе вся тайна о твоей родне! Разочарован?

— А как вы догадались, что за подлинными орденами надо идти именно к Харитонычу?

— Васька-Синюшник доложил, мой агент у вас там, наверху! Кстати, твой сосед по коммуналке…

— Может, по лестничной площадке?

— Э-э-э, нет, тот на площадке жить не будет, — прикинулась дурочкой старуха, — Васенька любит тепло, у него ревматизм…

Тут опять пришлось Максимке широко разинуть рот и не закрывать до самого конца повествования.

— Вы, верхние людишки, любите за границами шастать, иные даже эмигрируют, и с превеликим удовольствием, а мы, которые пониже, любим в ваш, в верхний мирок эмигрировать. Сначала на разведку, а потом уж и на постоянку… К вам рвутся те, кто посмелее, пошустрее, у кого ай-кью повыше. У нас тут тоже разные экземпляры водятся, верней, водились раньше…

Мадам опять хлебнула из фляги и, уже с горестной физиономией, продолжила:

— А сейчас одно жлобьё осталось, ай-кью практически на нуле… Вон, даже в привратники набрать не можем толком — одна понурая сволочь, ленивая, неблагодарная, с претензией…

— Словом, те, кто пошустрее, которые с ай-кью, наверху благоденствуют, работёнку хорошую находят, штоле? — хихикнул Мася.

— По-разному бывает! Эмигранты ваши тоже по-разному устраиваются — кто в няньки нанимается, кто в уборщики, а кто — на шею садится старенькому мужичку, внаглую захребетничает! Вот и Васенька наш присосался к соседу вашему, к алкашу, слабинку почувствовал, теперь оба выпивают…

— Выходит, Харитоныч пьёт за двоих?

— Да! Как твоя мама Ляля вечно за двоих кушает… Уже третьего ребёнка носит, если не ошибаюсь?

— Да…

— Это хорошо, лишь бы здоровья хватало, русской нации дети нужны, а иначе — скоро вымрет матушка-Россия…

— Подождите-подождите! — замахал руками Мася. — Мне тут в голову смешное пришло — вдруг забуду!

— Ну, и говори, чтоб не забылось…

— Получается, что

Васенька внутри старенького мужичка сидит, и что Харитоныч наш… беременный?

— Не совсем так, но очень похоже, верно подметил, ты — молодец, чувство юмора у тебя отменное!

Масе захотелось дальше пошутить, типа ещё одни аплодисменты сорвать:

— А те дяденьки, которые в мешках и с верёвками на пузе, они тоже за беременных сойти могут?

По лицу старухи сразу стало видно, что шутка не особенно удалась. Она сделала многозначительную паузу. Затем произнесла:

— Видишь ли, ты ещё ребёнок, чтобы в открытую о взрослых судить. У кого-то, может, обмен веществ нарушен, а кто-то носит живот для солидности…

— К примеру, если он маленького роста?

— Да. С животом — всё ж не фитюлька. Но самое коварное в любой внешности, что она обманчива. Мы вот предыдущего правителя именно по внешности выбирали, думали — чем старее и пузатее, чем похожее он на Главного, тем лучше, а он… Гнилым внутри оказался!

— А как вы его ловить-то собираетесь?

— Для этого надо ехать за границу, говорят, будто он в Швейцарии прячется, и что внешность сильно изменил, и даже возраст! Но найти его нужно непременно. И привезти сюда. А без этого Главный не согласен менять правителя. Ритуал есть ритуал. Без ритуалов трудно владычествовать, особенно если заочно. А очно править слишком муторно, чересчур энергозатратное дело с каждым сюсюкаться…

— Кто на поиски отправится?

— Угадай!

— Я?!

— Да. Но не в одиночку…

— Ммм… Неужто папу Юру со мной командируете?

— А кого ж ещё! Кто в языках силён? Кто в Европах бывал? То-то… Вооружу его мощнейшим поисковиком и — в путь!

Мадам схватила фотографии, прижала к впалой груди…

Глава 10. Третьим будешь?

Если бы Юра слышал хоть крупицу из того, что о нём говорилось на Лиговке, он, вероятно, сильно удивился бы. Но не возгордился бы — уж это точно. Он никогда не страдал манией величия, несмотря на многие таланты и благородное происхождение. Юра Лялин, потомок князя Люлина, своей родословной почти не интересовался. По молодости — было дело. С распадом Советского Союза, в начале девяностых, вдруг стало модным искать благородные корни — вытаскивать на свет сомнительные биографии сомнительных же предков, якобы имевших отношение к княжеским, графским и даже царским фамилиям. «Отрывались» граждане по полной, ведь раньше за одно лишь невинное предположение о таком родстве грозила тюрьма.

Петровичу, как живому человеку, вдруг тоже стало всё это интересно, он тоже поддался психозу. Но в его распоряжении никаких семейных документов не было, а лазить по архивам, высиживать в очередях к нотариусам было лень. Всё, что он слышал в детстве от матери, сводилось к следующему: их предки были золотопромышленниками, князьями Люлиными. Уже одна формулировка вызывала смех: «золотопромышленники Люлины». Промышленники — и с такой фамилией?! Да ещё и князья… гы… кому скажи… Нет, не княжеское это дело — в кучах грязи жёлтые дробинки искать. И потом: струсили, сменили буковку стали Лялиными… Впрочем, за это Юра был своим предкам искренне благодарен, ему нравилось быть Лялиным. Лялю он всегда, любил, любит и любить не перестанет. Несмотря на её графские замашки, регулярно подогреваемые Харитонычем: