Монастырь
Шрифт:
– Да вот, нарушительницу в чувство приводим… – с недовольным видом, будто ее отвлекли от любимого занятия, ответила, выпрямляясь, одна из прапорщиц.
Вторая, не отвечая, вперилась угрюмым взглядом на майора. Игнат Федорович понимал, что в данном случае и буквально и фигурально лезет со своим уставом в чужой монастырь, но дело тут было совсем не в рыцарских чувствах, просто ничего более омерзительного, чем женская драка Лакшин за свою жизнь не видел, и беспристрастно смотреть на избиение женщины, пусть даже и осужденной, не хотел.
– Приводите!..
Меня лепила от промки освободил! Я стою-то с трудом! А эти коблихи!..
– Молчать! – рявкнула молчавшая доселе прапорщица и замахнулась на лежащую черным фаллосом дубинки.
– Прекратить! – вмешался Лапша. Охранница повиновалась, но видно было, что далось ей это с трудом. Она вперилась в оперативника ненавидящим взглядом гиены, у которой некто пытается отнять облюбованный кусок падали и прошипела:
– Я доложу о вашем вмешательстве во внутренние дела колонии…
– Докладывай, – скривился кум, изображая на лице мину высокомерного пренебрежения. – Но не забудь, что если я доложу о твоих методах обращения с осужденными…
Лапша не закончил, узрев в глазах прапорщиц именно ту степень страха, на которую рассчитывал, давая отпор зарвавшимся охранницам.
– Где Типцов? – поинтересовался Игнат Федорович у притихших баб.
– Там, – махнула рукой с дубинкой одна из прапорщиц, – На третьем этаже.
– Хорошо, – прищурился оперативник и одновременно несколько приподнял верхнюю губу, придав тем самым своему лицу гримасу великого презрения, – А за тем, что будет с этой осужденной…
– Акимова я, – быстро, словно боясь, что ей заткнут рот тупым концом дубинки, болтающейся в опасной близости от лица зечки, выпалила та, – Мария Велиоровна.
– Гражданкой Акимовой, – повторил кум, не отводя взгляда от охранниц, – я проверю лично. Все ясно?
– Так точно, – понурым нестройным хором ответили бабы.
Поднявшись на пролет, Игнат Федорович прислушался.
– Ну, давай, вставай! – приглушенный расстоянием голос был зол до предела.
– А кто это был? Что за хрен с горы?
– Кум мужской зоны.
– Думаешь, стукнет на нас?
– Хрен его знает. Он такой, себе на уме… Психолог, мать его!..
– Значит, может!..
Лапша едва не расхохотался. Страху на прапорщиц он нагнал достаточно, теперь следовало разобраться с Парафином и выяснить, кого и почему убили.
Бабий кум нашелся быстро. На радиорубке, откуда он посылал грозные предупреждения, висела красивая чеканная табличка, наверняка, выменянная на что-то из другого лагеря.
На хозяйский стук Игната Федоровича сперва послышался мат. Говорящий сравнивал незваного визитера с развратными представителями фауны и желал тому удалиться в место, откуда все появляются на свет. Неласковый прием не остудил пыл майора, и он принялся колотить в дверь с прежней силой.
– Ну, кого там хрен принес? – створка приоткрылась, и в образовавшуюся
– Меня, – коротко ответил Лакшин.
– Вот, приперла тебя нелегкая! – пробурчал Типцов, но дверь-таки открыл полностью и жестом пригласил коллегу-оперативника пройти внутрь, в помещение, наполненное непонятными ящиками с циферблатами и тумблерами, большинство из которых, судя по дыркам в корпусах и торчащих наружу проводах, находилось в неработоспособном состоянии. Среди всей этой аппаратуры притулилась на стуле тощая зечка в синем ситцевом платке с крупными белыми горошинами.
– Здравствуй, Илья Сергеевич, – приветливо улыбнулся Лакшин, протягивая руку для пожатия. Парафин рассеянно схватил предложенную кисть, мелко потряс:
– Привет, Лакшин…
– Кого у тебя прирезали?
– А ты откуда знаешь? – встрепенулся Типцов.
– Так, к слову пришлось…
Бабий кум с виду успокоился, но его бессознательное поигрывание пальцами дало Лапше отметить про себя, что его коллега не так хладнокровен, как хочет показаться.
– Действительно, зарезали… – Илья Сергеевич покосился на осужденную, сидящую прямо и до сих пор так и не повернувшую головы. – Лазарева, пойди-ка, погуляй…
Зечка без лишних слов встала и, глядя прямо перед собой, вышла за дверь.
Лакшин успел заметить, да и немудрено это было, длинный косой шрам, проходивший по лбу, через глаз и раскроивший пополам верхнюю губу женщины.
Шрам был красный, свежий, еще со следами недавно снятых швов.
Не показав, что как то отреагировал на эту "красоту", и, заодно, задумался о причинах ее вызвавших, и о причинах этих причин, одной из которых определенно был Парафин, Игнат Федорович, не дожидаясь приглашения, уселся на освободившееся место:
– Ну?.. Кого? За что?
– Да, так, бабу одну…
– Ты говоришь так, словно она была одна такая в зоне… Полной баб…
– Ты все подкалываешь, – возмущенно насупился Илья Сергеевич.
– Да ни в одном глазу! – заверил майор. – Ты можешь толком все рассказать?
– Могу, – отрезал Типцов, но, судя по повисшей паузе, делать это не хотел.
– Но тебя что-то останавливает? – предположил Лапша.
– Странно все это… – Парафин бросил на коллегу затравленный взгляд. – Не понимаю я ничего!..
– Так давай вместе подумаем, – как можно миролюбивее предложил Игнат Федорович. Вся эта беседа стала напоминать ему разговор психиатра с пациентом. Терпеливого профессионала и скрытного, недоверчивого ненормального.
– Бред. Бессмыслица… – словно не слыша, продолжил Парафин. – Знаешь, что у нее нашли?
– Что? – ненавязчиво проронил майор.
– Пачку презервативов! Ну, сам подумай, зачем бабе эти резинки? На свечку надевать? Или на морковку?
Теперь уже Игнат Федорович был обескуражен: