Монастырь
Шрифт:
– Презервативы?
– Во-во! Одним из них ее придушили, а другие заточками, заточками! Я, как увидел труп – чуть не проблевался! Живого места нет. Все в порезах! Глаза выцарапали, рот разорвали, а манду, так ту вообще с мясом вырвали!
– Изверги! – гневно выговорил Лапша.
– Да, бабы, они хуже зверей!
– И за что ее так?
– Так в том-то и дело, что никто не знает. Богатая была, стерва! Пришла – голь перекатная, а как обжилась слегка – откуда что взялось! Я у нее икру отметал. И красную, и черную! Въезжаешь? Она ее ложками на глазах всего
– Чем же она занималась?
– Не знаю я! – истерично воскликнул Типцов. – Не знаю! И ни одна потаскуха на нее не стукнула! Вот и сейчас, стоят, прошмандовки, хоть бы одна рот раззявила! Хрена там!
– А, может, распустить их и с каждой по отдельности? – предложил Игнат Федорович и живо вспомнил изматывающий допрос восьмого отряда.
– С каждой? – возмутился Парафин. – Да этих сук в лагере полторы тысячи! С каждой, говоришь? Да я за месяц не управлюсь!
В дверь радиорубки тихо, но требовательно постучали.
– Войдите! – скривился Илья Сергеевич и насуплено отвернулся от Лакшина.
На пороге возникла средних лет женщина в белом халате:
– Илья Сергеевич, я категорически требую немедленно отпустить всех женщин по отрядам!
– Вот, и она туда же! – обращаясь в пространство, по-детски пожаловался Типцов.
– Если вам безразличны осужденные, – продолжала врачиха, – пожалейте хотя бы младенцев! В детской такой рев стоит! Они же с утра не кормлены!
– Еще одна напасть. – С беспросветной горечью выдохнул Парафин. – Младенцы, мать их!.. Знаешь сколько в лагере этих вонючих цветочков жизни? Знаешь?
Полтысячи! В прошлом году чуть не полтораста нарожалось, да сейчас, в январе-феврале, мне на шею еще три сотни младенцев свалилось! Три сотни! Не зона, а роддом какой-то! Два отряда на детскую отдал! И всем роженицам – улучшенные условия содержания! Разорят они лагерь, как есть, разорят!
– Илья Сергеевич, вы слышите? – мрачно поинтересовалась женщина.
– Да слышу, слышу! – рявкнул не нее Типцов. – Добросердечная вы наша!
– Когда вы поймете, что они не только заключенные, но и женщины?
– Преступницы! – Парафин побелел от гнева. – И они обязаны нести наказание, а не прохлаждаться за заборчиком! Детишек, видите ли, нарожали, суки! Я им покажу детишек! Откуда, спрашивается, они их взяли? Ветром надуло?..
Бабий кум продолжал гневный монолог, очевидно подсознательно поставив перед собой цель, уморить весь спецконтингент, а Лапша удивился, насколько точно его коллега сформулировал вопрос. Только ответ на него Типцов дать не мог, а вот Игнат Федорович получил прямое подтверждение своим догадкам. И, при этом, весьма материальное.
– Это мы сейчас не обсуждаем! – отрезала врачиха. – Я настоятельно требую немедленно отпустить всех по отрядам!
– Требует она! – зло усмехнулся Типцов. – Да кто ты такая, чтобы от меня требовать?!
– Я – врач. – Гордо ответила женщина. – И если вы сейчас же не выполните мое требование, – я вынуждена буду жаловаться!
– Жалуйся! – рявкнул Илья Сергеевич. – Давай!
– А по моей жалобе немедленно пришлют
– Вот ведь!.. – Судя по выражению лица, Парафину отчаянно хотелось выругаться, но присутствие Лакшина его сдерживало, – Знаешь, куда побольнее ударить!..
– Вы сами меня вынудили. – Спокойно парировала врач.
Повернувшись, Илья Сергеевич щелкнул каким-то переключателем и, взяв в руку микрофон, громко произнес:
– Дневальным развести осужденных по отрядам. Первой и второй сменам готовиться к выходу на промзону.
– До свидания. – Громко произнес Игнат Федорович.
– Как, ты уже? – удивился Типцов и, осознав, что и тут происходит что-то непонятное, с подозрением глянул на коллегу.
– Да я, так, по пути заглянул. – Улыбаясь, соврал Лапша. Ему сейчас было совершенно неважно, поймают его на лжи, или нет, главным было то, что ему удалось узнать. Но останавливаться на этом Игнат Федорович счел бы непрофессиональным.
Покинув радиорубку вместе с удовлетворенной врачихой, кум некоторое время просто шел рядом с ней. И, уже спускаясь по узкой лестнице, спросил:
– Часто он так?
– Ох, слишком… – устало отозвалась женщина, покачав головой.
– Да, а мы ведь до сих пор не знакомы. – Несколько игриво, но, стараясь не переборщить с игривостью, констатировал майор.
– Широкогорлова Светлана Ильинична.
Кум тоже представился.
– А можно ли кое-что у вас узнать?
– Смотря что… – непробиваемо серьезно ответила Светлана Ильинична. Они уже достигла конца лестницы и остановились рядом с будкой, в которой сидел солдат "на кнопке".
– Как зечка может зале… Забеременеть.
Впервые за все короткое время знакомства Широкогорлова изобразила нечто, напоминающее улыбку:
– Об этом лучше поговорить в моем кабинете.
– Я согласен.
Выйдя через тугую дверь на территорию зоны, Игнат Федорович обнаружил перед собой совершенно пустынный плац. Всех зечек и прапорщиц как не бывало. Для Лакшина всегда являлось чудом, как несколько сотен человек могут так быстро перемещаться. Впрочем, вспомнилось куму, часть женщин спешила к своим младенцам, Санчасть в этом месте достаточно сильно отличалась от подобного учреждения в мужской колонии. Здесь, конечно, висели стандартные санитарные агитки, типа "мойте руки" и "уничтожайте вшей", но, между ними, чего никогда не допустил бы у себя Поскребышев, в изобилии произрастали какие-то растения в горшочках, располагались разноцветные вязаные салфетки, макраме.
Прошествовав по безлюдному коридору, Светлана Ильинична остановилась перед дверью с табличкой, отперла замок и, пропустив вперед майора, вставила ключ с обратной стороны. Лакшин с интересом рассматривал скромное, скорее даже аскетичное, убранство кабинета. Стол, стулья, шкаф, все облупившееся, покосившееся. Над столом – репродукция "Грачи прилетели", какие-то схемы, графики.
– Мне не хотелось говорить с вами там… – медленно подбирая слова, произнесла Широкогорлова.
– Понимаю. – Кивнул Игнат Федорович.