Монастырские утехи
Шрифт:
моих рук,— и она скрестила свои обрубки, одетые в перчатки,— его не вырвет даже сам Иисус
Христос.
— А потом? — спросила игуменья.
— Потом впустим в ворота второго. Как только он появится, его схватит мать Агапия, прямо
здесь, я её знаю, мы с ней боролись в горах, когда коров пасли. И я никакими силами не могла
повалить ее.
Мать Агапия, толстая, как колода, смиренно потупилась, прежде чем принять поручение.
— Ну а потом? —
— Пока мы будем держать их, как в тисках, кто-нибудь — другие монахини — втащит сани с
женщинами во двор. И мы тут же выбросим мужчин вместе с санками и со всем их добром
назад за ворота.
Мать игуменья положилась на куриные мозги Агапии и сказала «добро».
— Добро! — крикнула Феврония за ворота, повторяя согласие госпожи.
— Что? — прилетел из-за ворот вопрос.
— Пусть войдёт сперва один мужчина.
Короткое молчание. Люди советовались.
— Откройте. Мы сделаем всё, что вы хотите, лишь бы спасти женщин. Чёрт возьми, ведь вы
христианки.
Привратница и две атлетки прыгнули к воротам, точно пришпоренные, и быстро открыли два
внутренних ряда. Когда же дошли до третьего, открывавшегося наружу, Феврония крикнула:
— Пусть войдёт первый!
И чуть-чуть приоткрыла створку, так что в щель с трудом мог пролезть ребенок, да и то
бочком. И кроме того, мать Агапия вцепилась своими обрубками в обе створки да ещё уперлась
покрепче пятками, чтобы стоявшие за воротами не вздумали открыть их пошире.
Первый из мужчин с трудом протиснулся, он вышел из щели ворот, как из материнской
утробы, и незамедлительно попал в акушерские щипцы рук Агапии, которые быстро
перенесли его во двор, где великое множество монахинь насели на него, точно воробьи
на дымовую трубу. Ворота захлопнулись...
— Второй по очереди! — скомандовала Феврония, едва приоткрыв створки, словно
впускала мышь.
И второй, детина с молодого буйвола, смеясь, угодил в клещи Филотеи...
Ворота снова захлопнулись.
— Бывает, и волка съест ягнёнок,— пошутил он, подчинившись рукам монахини.
— Агнец божий,— добавила монахиня, гордая своею силой.
Теперь оба мужчины стояли смирно в объятиях двух амазонок, улыбались и просили
привезти санки с замёрзшими женщинами, которые нуждались в срочной помощи.
Игуменья дала разрешение. Стайка монахинь поспешила за ворота, впряглась в санки и
подтащила их к двум товарищам.
— Бедняжечки! — запричитали монахини над женщинами в санях.— А ну давайте мы их
вытащим. Их сколько?
— Три,— весело ответил
— Отведите их в гостиницу, там тепло,— приказала хозяйка.
Но не успели монахини до них дотронуться, как войлочные одежды и сермяги
зашевелились и из-под них встали три дюжих разбойника с мушкетами наперевес,
пистолетами у пояса и ножами в зубах.
— Руки прочь! — рявкнули они злобно.
И железные руки Агапии и Филотеи превратились в мамалыгу. Теперь пять
разбойников с ружьями и пистолетами окружили стайку монахинь, которые жались
друг к другу, как овечки, когда их гонит волк. Мать Феврония, только что закрывшая
последние ворота, упала в кустарник и была при помощи тумаков доставлена к
остальным.
— Сколько вас всего? — спросил атаман, смуглый детина в шапке величиной с ведро и с
усами, закрученными под самые уши.—Да не вздумайте врать, чёрт вас подери!
— Двадцать,— с достоинством ответила игуменья.
— Кто ты такая, чтоб отвечать?
— Я игуменья,— отважилась моя прабабка.
— Ага! Так ты и есть игуменья! Значит, выходит, нам будет с кого требовать богатства...
— Нет здесь никаких богатств, батюшка. Скит бедный...
— Цыц!.. Это господарский скит, основанный на вклад воеводы... Я знаю. И не врите.
Вынимайте золото, пока я не начал вас пытать, Каркалет и ты, Влайку, входите в
церковь и грузите сокровища, всё золото и серебро. Да не забудьте чаши, ищите
повсюду, всё обшарьте. Где подвал? — спросил он.
Погреб был как раз под комнатами для гостей.
— В подвал их! — мрачно приказал бандит.— Но прежде мы их пересчитаем...
Пересчитали: было только семнадцать.
— Куда вы спрятали трёх? — рявкнул он.
Их не прятали. Они лежали по своим кельям больные или старые. Атаман приказал
двум бандитам разыскать и притащить их сюда.
— Кто пойдёт показать нам дорогу?
И тут же добровольно объявилась та самая монашка, что залезала на колокольню.
— Что ты делаешь, сестра Пелагия? — стала выговаривать ей игуменья.
— Я хорошо делаю. И не стану отдавать вам отчёт,— ответила та с большой дерзостью.
И тут же вернулась, волоча трёх старух.
— В подвал их,— был приказ.
Игуменья попыталась было воспротивиться, но от двух ударов упала в снег, откуда её с
трудом подняли монахини. Процессия двинулась медленно, монахини были ни живы
ни мертвы. И это послушное стадо было брошено в люк подвала только после того,