Монастырские утехи
Шрифт:
когда разбойники убедились, что другого выхода оттуда нету. Там их и закрыли.
— Тудор, ты возьмешь ключи от ворот,— приказал атаман.— Где ключи?
— У меня,— произнесла Пелагия, которая до тех пор стояла за спинами у
разбойников. — Возьмите.
И она протянула кольцо с ключами, величиной с топорище.
— Ты была здесь? Чего тебе надо? — набросился на неё разбойник.—Отправляйся
на место, к остальным... Буду вытаскивать вас по очереди, чтоб
грехах и богатствах.
Пелагия не двигалась.
— А ну, пошла в подвал! Чего ждешь? — прикрикнул на неё грабитель.
— Тебя жду, Чопалэ!
Разбойник вытаращил глаза и схватился за оружие.
— Стой! — властно остановила его монахиня.
— Откуда ты меня знаешь? — удивлённо произнес Чопалэ.
— Я знаю тебя потому, что столько раз пела тебе в заезжих дворах. Погляди хорошенько,
ты меня не узнаешь?
И она стала напевать:
Лист зелёный, цветик алый,
Берегись смотри, Чопалэ!
Пусть тебя укроют скалы!
Люди о тебе судачат,
За тобой погоня скачет
И тебя в тюрьму упрячут.
— Это ты, Пэуна?
— Я.
— Чего тебе здесь надо?
— Того же, что тебе. Только ты меня обскакал. Если бы не ты, я бы весною открыла
ворота этой крепости. Ограбила бы скит. Теперь же разделю с тобой добычу. Как,
согласен?
Бандит, игриво глянув на нее, сказал:
— Ладно, Пэуна. Только уж начистоту, выдашь все, что спрятано у этих ворон. Не
вздумай утаить деньги или драгоценности, чтобы потом за ними вернуться.
Пелагия обещала.
— Я вот что думаю, Чопалэ.— И монахиня прижалась к бедру грабителя.—Здесь много
надо перерыть да поискать. Надо полы поднять в кельях, перевернуть все сундуки и
ящики, размуровать замурованные ниши. Для этого нужно время и тишина. Скоро
ночь, больно уж вы припозднились из-за торговли у ворот. Сегодня возьмем только то,
что в церкви, зажжём толстые свечи в подсвечниках и в люстре... А с кельями сейчас
трудно, послушайся меня.
Чопалэ стоял в раздумье. Он смотрел на неё из-под кустистых бровей, нависавших над
зелёными глазами наподобие второй пары усов.
— Я здесь не буду прохлаждаться. Уйду сегодня же...
— Как хочешь... Но тогда уйдём с пустыми руками.
— Почему уйдём? — спросил бандит.
— Потому что и я с тобой... вместе.
— А если я останусь?
— Тогда я приму тебя, как епископа, и угощу тебя и всех твоих так, словно я игуменья.
— Хорошо, я остаюсь.
— Тогда прикажи немедля освободить из подвала пять молодых
выбору.
— На что они тебе?
— Помогут у печки испечь хлеб, потому что тесто уже подошло, зарезать и зажарить в
духовке гусей, испечь вам слоёных пирогов... монахини будут прислуживать за столом.
И потом, на ночь каждому из вас будет по хрупкому женскому телу — это тоже не
помешает!
— Хорошо,— подумав, сказал бандит.— Давай четырёх, мне не нужна.
— Как угодно...
И Пелагия пожала плечами. Один разбойник проводил её в подвал, где она тщательно
отобрала четырёх монашек...
Бедняжки заливались слезами и шли, как на заклание. Они приносили себя в жертву
бандитам. У Пелагии едва хватило времени шепнуть им на ухо несколько слов.
Церковь сияла всеми зажжёнными свечами, как во время службы на пасху, бандиты
грабили алтарь, срывали оклады, хватали чаши, вырывали дорогие кресты, сдирали с
шеи Пречистой ожерелья и медальоны, выковыривали кинжалами драгоценности из
нимбов святых, подаренных некогда господарями. А сверху, с купола, нарисованный
всевышний равнодушно благословлял тех, кто осквернял его дом и его агнцев.
В зале монастырской гостиницы в подсвечниках тоже горели свечи, с руку толщиной.
При свете их две монашки ставили на стол самые дорогие приборы игуменьи,
полученные ею от дедов и прадедов. Две другие, обливаясь потом у горящей печки,
следили за тем, как жарятся гуси. И все вертелись волчком, выполняя приказания
Пелагии под присмотром одного из бандитов, который не сводил с них глаз и не
разрешал им ступить ни шагу в сторону.
Когда поздно вечером в дверях объявился Чопалэ с мешком, набитым золотом и
драгоценностями, Пелагия вышла вперёд.
— Теперь пойдём поищем в доме игуменьи. Знаю я все её тайники, потому что
подглядывала за нею множество раз.
Разбойник долго, испытующе смотрел на нее, его недоверие, хоть и глубоко
спрятанное, сказывалось в том, с какой медлительностью и каким трудом принимал он
решения.
— Ты со мной боишься? Тогда оставь до завтра,— произнесла Пелагия.—Я только дам
тебе план, и ты сам пойдешь.
— Совсем я не боюсь,— спокойно сказал Чопалэ.— Пошли...
— Девушки, поторопитесь с угощением,— приказала предательница и отправилась
с разбойником.
Часом позже они возвратились с другим раздутым мешком драгоценностей и с
эмалированной серебряной курильницей, набитой золотыми.