Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.

Рудаков Владимир Николаевич

Определенную ясность в ситуацию вносит анализ текста Лавр. При сравнении текстов повести в Лавр. и НПЛ обнаруживаются возможности для относительной датировки памятников. Дело в том, что в летописной статье 6731 (1223) года Лавр. о князе Васильке Константиновиче, избежавшем участия в битве на Калке, сообщается как о чудесным образом — Божьим промыслом — «сохраненном» от случившегося «зла». Поскольку в статье 6745 (1237) года, в которой речь идет о Батыевом нашествии на Северо-Восточную Русь, помещено полное горестных стенаний повествование о гибели князя от рук «поганых», можно предположить, что рассказ о битве на Калке попал в один из предшествующих Лавр. сводов до 1237 года. Трудно предположить, что поздний редактор, уже зная о судьбе князя, мог ввести в текст соответствующее добавление, не изменив мажорной концовки всего рассказа.

Таким образом, отрывок о происхождении татар, скорее всего, появился в Лавр. до нашествия Батыя. Предположение же о заимствовании указанного отрывка составителем НПЛ из Лавр. [35] , как было указано выше, противоречит реальным отношениям между текстами упомянутых летописей [36] . Следовательно, и в НПЛ соответствующий отрывок попал до нашествия Батыя.

При ближайшем рассмотрении оказывается, что рассказ Лавр. несет в себе гораздо больше следов серьезной редакторской правки, нежели рассказ НПЛ: об этом свидетельствуют

и лаконичность повествования Лавр., являющаяся скорее результатом краткого пересказа какого-то более объемного предшествующего текста; и наличие резких переходов от одной темы к другой (не случайно рассказ Лавр. сравнительно легко поддается «расслоению» на отдельные сюжеты); и, наконец, явные вставки о ростовском князе Васильке Константиновиче, отсутствующие в НПЛ и напрямую не относящиеся к событиям, реально произошедшим на Калке.

35

По мнению Г. М. Прохорова, рассказ о татарах со ссылкой на Мефодия Патарского был заимствован в Лавр. из НПЛ (см. подр.: Прохоров Г. М. Повесть о нашествии Батыя в Лаврентьевской летописи // ТОДРЛ. Т. 28. Л., 1973. С. 90).

36

Кроме того, вопреки мнению И. У. Будовница, появление татар, если они все-таки отождествлялись с измаильтянами, должно было означать не сам Конец Света, а лишь одно из Его знамений. Естественно, подобный взгляд на появившийся «неведомый народ» мог сформироваться и до Батыева нашествия.

Кроме того, рассказ НПЛ, в отличие от Лавр., носит более законченный характер: начинаясь с рассуждений о происхождении татар, об их пришествии «за грехи наши», он завершается авторской ремаркой на ту же тему. Составитель же Лавр., начиная повествование с отрывка о происхождении татар и об их появлении «к скончанию времен», завершает свой рассказ вполне мажорной и довольно отвлеченной от начального сюжета темой чудесного избавления князя Василька.

Таким образом, общий для обеих повестей отрывок в случае с НПЛ оказывается более уместным, чем в Лавр. Указанное чтение в НПЛ является проявлением рефлексии автора по поводу произошедшего разгрома русских войск. Идеи, заключенные в этом отрывке, находят развитие и в других частях летописного рассказа. Наличие же подобного вступления в соответствующей статье Лавр., особенно в контексте дальнейшего повествования, носит скорее искусственный, рудиментарный характер: указанный фрагмент не дает практически никакой дополнительной информации ни о татарах, ни об отношении к ним летописца, ни о характере произошедших событий, более того — не соответствует общей идее повествования. Отрывок, занимающий по объему ровно половину всей летописной статьи Лавр., оказывается фактически «оторванным» от последующего повествования. Исходя из этого, представляется правильным рассматривать вступление о происхождении татар в качестве органичной части именно рассказа НПЛ, а не Лавр.

По признанию Д. С. Лихачева, «один из самых обстоятельных», «чрезвычайно важный по своей точности» [37] рассказ о битве на Калке дошел в составе Ипат. Вместе с тем наиболее противоречивые суждения в науке высказываются именно по поводу происхождения «ипатьевской» версии рассказа.

Как отметил новейший исследователь Повести В. К. Романов, «противоречивые мнения исследователей не позволяют установить памятник, впервые включивший в свой текст данную статью о битве, впоследствии отразившуюся в Ипат.» [38] Однако, по мнению исследователя, время создания разбираемой версии Повести «следует относить ко второй половине 40-х — первой половине или середине 50-х годов XIII в.» [39] Как полагает B. К. Романов, текст соответствующей статьи Ипат. в большей степени отразил галицко-волынский источник, соединенный с источником киевским, вероятно, составленным вскоре после битвы. По мнению исследователя, «последний этап летописной работы над повествованием о битве, помещенном в Ипат., приходится уже на вторую половину XIII в.» [40] В целом исследователи единодушны в мнении о максимальной независимости рассказа Ипат. от сообщений других летописей [41] .

37

Лихачев Д. С. Летописные известия… С. 23.

38

Романов В. К. Статья 1224 г. о битве при Калке Ипатьевской летописи // Летописи и хроники. 1980 г. В. Н. Татищев и изучение русского летописания. М., 1981. С. 85. Здесь же приводится подробный разбор литературы, касающейся повести о битве на Калке в составе Ипат. (см.: Там же. С. 80–85).

39

С выводами В. К. Романова согласен и А. Н. Ужанков — новейший исследователь т. н. «Летописца Даниила Галицкого» (т. е. того текста, который отражен в Ипат. на протяжении 1201–1260 годов). См.: Ужанков А. Н. «Летописец Даниила Галицкого»: Редакции, время создания // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 1 (XI-XVI вв.). М., 1989.

40

Романов В. К. Статья 1224 г…. С. 102–103.

41

См., напр.: Свердлов М. Б. К вопросу… С. 141–143; Романов В. К. Статья 1224 г…. С. 79 и др. Правда, Д. С. Лихачев и И. В. Водовозов оговаривали возможность отражения в тексте Ипат. каких-то отголосков ростовского летописания: оттуда, по их мнению, в рассказ Ипат. попали сведения о ростовском князе Васильке Константиновиче, о котором повествует и Лавр (см.: Лихачев Д. С. Летописные известия… 23–24; Водовозов Н. В. Повесть… С. 15).

Итак, рассказы о битве на Калке, которые отразились в НПЛ и Лавр., были составлены, видимо, во второй половине 20-х — первой половине 30-х годов XIII века, а рассказ, отразившийся в Ипат., вероятно, возник двумя-тремя десятилетиями позднее. Такая датировка, конечно, довольно относительна. Уверенно можно говорить лишь о том, что указанные тексты появились не позже конца XIII — самого начала XIV века: интересующая нас часть Синодального списка НПЛ написана почерком XIII века [42] , а рассказ, находящийся в Лаврентьевском списке, судя по всему, достаточно точно передает текст «Свода 1305 года» [43] . Что же касается текста Ипат. за интересующий нас период, то тот, как установил А. Н. Ужанков, был составлен в 60-е годы XIII века [44] . Таким образом, рубеж XIII-XIV

веков является terminus ante quem — верхней временной границей для указанных текстов.

42

НПЛ. С. 5. Т. н. «второй почерк» Синодального списка НПЛ, относящийся к XIII веку, заканчивается в самом начале Л. 119 на статье 6742 (1234) года… См.: Там же. С. 73.

43

См., напр.: Лурье Я. С. Общерусские летописи… С. 17–36 (здесь же и обзор мнений по поводу источников Лавр.).

44

Ужанков А. Н. «Летописец Даниила Галицкого»… С. 282.

«Придоша языци незнаемы, их же добре никто не весть»

Автор статьи НПЛ соединяет в своем рассказе размышления о сути произошедшего с описанием целого ряда деталей, знакомство с которыми свидетельствуют как о большой осведомленности этого книжника, так и о серьезности его намерения рассказать о произошедшей на Калке трагедии во всей полноте.

При этом главной темой повествования становится тот народ, знакомство с которым произошло при столь драматичных для русских обстоятельствах. В этом — важнейшее отличие рассказа НПЛ от соответствующего рассказа Лавр. Можно сказать, что именно под пером новгородского автора риторические для того времени вопросы «кто суть?», «отколе изидоша?», «что языкъ ихъ?», «которого племени суть?», «что вера ихъ?» приобретают тревожную остроту и вместе с тем надежду на разрешение.

Главный смысл произошедшего с русскими несчастья для автора статьи НПЛ вполне очевиден: «языци незнаемые» приходят «по грехом нашим». Именно морально-нравственное несовершенство, «греховность» Руси и являются для него причиной появления татар. Тема «грехов» трижды возникает в повествовании НПЛ: один раз — в вводной части, только в этом месте отличающейся от вступления Лавр. («том же лете, по грехомъ нашимъ придоша языци незнаеми, их же добре никто не весть»; ср. с началом Лавр.: «того же лета явишася языци ихже никтоже добре ясно не весть» [45] ) и дважды в конце рассказа (при объяснении причин описанных бедствий: «тако за грехы наша Богъ въложи недоумение въ нас, и погыбе много бещисла людии; и бысть въпль и плачь и печяль по городомъ и по селомъ», а также при завершении Повести: «и не съведаемъ, откуду суть пришли и кде ся деша опять; Богъ весть, отколе приде на нас за грехы наша» [46] ).

45

НПЛ. С. 61. Ср.: ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Стб. 445.

46

НПЛ. С. 63.

Хотя сами эти грехи в тексте не упоминаются, однако в контексте всего летописного повествования понятно, что речь идет о стандартном наборе земных прегрешений, которые не требовали подробного перечисления, поскольку были известны читателям из предшествующих статей летописи, а кроме того, не были связаны напрямую с теми или иными реальными поступками/проступками конкретных героев Повести.

Гораздо более важной задачей для автора повести было выяснение того, кто такие татары, почему они появились именно в данный момент. Именно при решении этой задачи книжник прибегнул к авторитету Мефодия Патарского, на чье мнение он ссылается, пытаясь идентифицировать татар с известными ему реальными и легендарными народами.

«Откровение» Мефодия (или Псевдо-Мефодия) Патарского [47] относится к жанру «предсказательной» литературы: рассказ посвящен обзору всемирной истории от Адама и до «последних времен», которые наступят в седьмое тысячелетие — накануне Страшного суда. Создание этого апокрифического произведения относят к VI-VIII векам. На Руси текст памятника, судя по всему, был известен уже в начале XII века — об этом свидетельствуют случаи использования сюжетов «Откровения» в текст Повести временных лет [48] .

47

Проблема авторства «Откровения» вряд ли может считаться решенной. Подробнее см.: Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила… С. 9–14 (первой пагинации).

48

Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и летопись // ИОРЯС. Т. 29. 1925. С. 380–382; Шахматов А. А. «Повесть временных лет» и ее источники // ТОДРЛ. Т. 4. М.; Л., 1940. С. 92–103. Как отмечал В. М. Истрин, известны три редакции славянского перевода «Откровения»: первая возникла в XII веке, вторая («болгарская редакция») — на рубеже XIII-XIV веков и третья — «интерполированная», наиболее распространенная на Руси — в XV веке. По мнению исследователей, летописец пользовался не первыми двумя переводами, а каким-то не дошедшим до нас видом «Откровения». В. М. Истрин не исключал возможности появления этого перевода в 30-е годы XI столетия (см.: Потапов П. О. К вопросу о литературном составе летописи // Русский филологический вестник. 1911. Т. 65. № 1. С. 81–110; Истрин В. М. Откровение Мефодия Патарского и летопись… С. 381).

Исследователи неоднократно отмечали, что необходимость ссылок на Мефодия Патарского, судя по всему, объясняется полной неосведомленностью книжника относительно монголо-татар [49] . Вряд ли стоит сомневаться в том, что русские впервые узнали о монголо-татарах именно в 1223 году. В этом смысле им действительно пришлось столкнуться с «неведомым народом». В Повести есть указания на то, что о татарах ничего не известно — «придоша языци незнаемы, их же добре никто не весть, кто суть и отколе изидоша, и что языкъ ихъ, и которого племени суть, и что вера ихъ… Богъ же единъ весть ихъ, кто суть и отколе изидоша». Однако вместе с тем автор Повести замечает, что «премудрии мужи ведять я добре, кто книгы разумно умееть, мы же их не вемы, кто суть» [50] .

49

См., напр.: Шамбинаго С. К. Русское общество… С. 576; История русской литературы. Т. 1. Л., 1980. С. 91; Кусков В. В. История древнерусской литературы. Изд. 5-е, испр. и доп. М., 1989. С. 129.

50

НПЛ. С. 61. Ср.: ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Стб. 446.