Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV вв.
Шрифт:
В отличие от статьи Лавр. татары в рассказе НПЛ наделены собственной волей, они «дееспособны», активны. И в первую очередь (и это достаточно симптоматично) активность татар направлена на то, чтобы избежать (!) столкновения с русскими.
В рассказе НПЛ подробно описывается деятельность двух татарских посольств, которые должны были отговорить русских князей от пособничества половцам [61] . В уста первого посольства, прибывшего к русским князьям, по сути вкладывается своеобразная «декларация о намерениях», объясняющая действия татар: «Мы вашей земли не заяхомъ, ни городъ вашихъ, ни селъ вашихъ, ни на васъ придохомъ, нъ придохомъ Богом пущени на холопы и на конюси свое на поганыя Половче». Таким образом, согласно тексту рассказа, татары сами осознают, что они являются своеобразным «бичом Божиим» для «поганых половцев». Но важно и другое — таковыми их считает и сам автор рассказа: недаром «самооценка»
61
Целью татарского посольства исследователи часто считают раскол русско-половецкого союза (см.: Очерки истории СССР. Период феодализма. Ч. 1. (XI-XIII вв.) М., 1953. С. 812; Пашуто В. Т. Героическая борьба русского народа за независимость. М., 1956. С. 130; Черепнин Л. В. Монголы на Руси (XIII в.) //Татаро-монголы в Европе и Азии: Сб. ст. Изд. 2-е. М., 1977. С. 188–189.) Впрочем, это — одна из интерпретаций текста.
С другой стороны, татары недвусмысленно заявляют о своем дружелюбном настрое по отношению к русским. Последним предлагается заключить мир, а самое главное, в случае необходимости, принять участие в «наказании» половцев («а вы въмите с нами миръ; аже выбежать (половцы. — В. Р.) къ вамъ, а биите ихъ оттоле, а товары емлите к собе: занеже слышахомъ, яко и вамъ много зла створиша; того же деля и мы биемъ»). При этом татары проявляют осведомленность относительно истинных причин похода русских князей на них. Виновниками возможного в будущем кровопролития татарские послы называют все тех же половцев («се слышимъ оже идете противу насъ, послушавше Половьць»), вовсе не обвиняя Русь во враждебных намерениях. Еще одно указание автора на ту неблаговидную роль, которую сыграли половцы в возникшем конфликте, представляется неслучайным. Книжник убежден в пагубности согласия русских, поддавшихся на половецкие уговоры.
Реакцию русских на слова, произнесенные татарскими послами, вполне можно назвать неадекватной: русские князья «того же… не послушаша, нъ послы избиша, а сами поидоша противу имъ (татар. — В. Р.)». Поступок русских, столь беспричинно жестоко обошедшихся с посольством, видимо не мог восприниматься нейтрально книжником и его читателями [62] . Очевидно также, что сам факт вероломства, проявленного русскими, заставлял читателя по-иному взглянуть на тех, против кого это вероломство было направлено.
62
Убийство посла в Древней Руси воспринималось как противозаконное действие. Ср.: «а оже оубьють новгородца посла за моремъ или немецкой посолъ Новегороде, то за тоу голову 20 гривенъ серебра»; «а убьют новгородского посла за морем, то платить за него 20 марок серебра, так же и за немецкого посла в Новгороде…; упомянутое вознаграждение дать и за священника…» (см.: Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. С. 55, 61 (соответственно — грамоты 1199 и 1269 гг.)); «аже оубьють посла или попа, то двое того дати за головоу» (см.: Смоленские грамоты XIII-XIV вв. М., 1963. С. 21, 26 и др. (грамота 1229 г.). Ср.: Срезневский И. И. Материалы для Словаря древнерусского языка. Т. 2. СПб., 1895. Стб. 1278).
Усиливал «позиции» татар и рассказ о втором посольстве. Оказывается, несмотря на несчастливую участь первых послов, татары вновь попытались предотвратить столкновение с русскими. Однако в данном случае татары прибегают к угрозе. Впрочем, характер угрозы и аргументация татарских послов, вероятно, также не могла и не вызвать если не солидарности, то уж, во всяком случае, сочувствия читателей летописной статьи: «Есте послушали Половьчь, а послы наша есте избили, а идете противу нас, тъ вы поидите; а мы васъ не заяли, да всемъ Богъ».
Таким образом, получается, что татары «угрожают» русским… Божьим гневом. Гнев этот должен быть ниспослан на русских за то, что они, во-первых, послушали половцев — стали помогать тем, кого Бог собирается наказать, а следовательно, стали поступать против Божьей воли, во-вторых, избили татарских послов — поступили вероломно, в-третьих, собираются выступить на бой с ничем не угрожающими им татарами.
Следует обратить внимание на то, что, вкладывая в уста послам их главный аргумент («да всемъ Богъ!»), автор повести тем самым допускает, что татары в равной степени с русскими подотчетны Богу. Видимо, здесь мы имеем дело с отражением определенной позиции по данному вопросу: татары оказываются «немного своими» — они, их судьба, возможно, как и судьба русских, зависит от Божьего промысла, и они, как и русские, это понимают. Таким образом, один из аспектов восприятия русскими монголо-татар
Важен и еще один нюанс ситуации, подчеркиваемый книжником: русские предупреждены о возможных последствиях своего поведения, им предоставляется возможность выбора, которой они (автор об этом явно сожалеет, в отличие, скажем, от менее впечатлительного составителя рассказа Лавр.) не воспользовались, выступив все-таки против татар. Результатом такого поступка явилось наказание русских «за грехи», за неверный выбор, за помощь, оказанную тем, кого наказывает сам Господь.
В «Повести о битве на Калке» в редакции НПЛ авторское восприятие монголо-татар выстраивается на фоне их противопоставления половцам и русским. Для книжника важно определить сущность прихода татар. С одной стороны, они для него — «языци незнаемые», незнакомые, неизвестные, с другой же — обилие характеристик, явных и скрытых, позволяет сделать вывод о значительной осведомленности летописца относительно описываемого им народа. Книжник не знает, можно ли их отождествлять с измаильтянами: само приближение татар напоминает поведение «сынов Измаиловых», но тот факт, что, татары борются с «общепризнанными» измаильтянами — половцами, делает аналогию в глазах писателя противоречивой. Следовательно, в Повести не дается ответ на вопрос относительно того, является ли приход татар одним из знамений приближающегося Страшного суда.
Можно сказать, что симпатии автора Повести в большей степени находятся на стороне татар: они явно выигрывают и по сравнению с половцами, что во многом естественно, и по сравнению с русскими, что на первый взгляд кажется парадоксальным. Симпатии книжника к «неведомому народу» связаны в первую очередь с тем, что татары посланы Богом для наказания «безбожных» половцев. При этом татары — вовсе не «безбожные»: они ссылаются на авторитет Бога, призывая русских отказаться от неправого дела. Кроме того, татарам свойственно достойное поведение: они пытаются отговорить русских от неблаговидных поступков, они заявляют о своем миролюбии по отношению к Руси, они активны — их посольства дважды уговаривают русских князей отказаться от помощи половцам (а не от борьбы вообще!). Положительные стороны восприятия татар усиливаются на фоне описания недостойных действий, с одной стороны, русских, поддавшихся на половецкие уговоры, подкуп и шантаж и убивших татарских послов, а с другой стороны, половцев, по сути, соблазнивших русских на явно небогоугодные поступки.
Лавр. содержит достаточно лаконичный рассказ о событиях на Калке. Впрочем, несмотря на это, в повествовании можно обнаружить сразу несколько сюжетных линий. Во-первых, это рассказ о происхождении ордынцев, о том, что они — «кара Господня» для «безбожных» половцев (этот отрывок текстуально совпадает с начальной частью НПЛ). Во-вторых, это краткое упоминание о походе южнорусских князей на помощь князьям половецким и последовавшем поражении русских. И, в-третьих, это радужное повествование о том, как ростовский князь Василько Константинович так и не принял участия в сражении с татарами и тем самым был сохранен Богом от гибели.
Как видим, подбор сюжетов указывает на слабую заинтересованность книжника в описании действий татар как таковых [63] . Исследователи давно обратили внимание на «удивительный цинизм», с которым автор статьи в Лавр. «выражает свою радость по поводу того, что ростовский князь Василько Константинович не участвовал в Калкской битве, приписывая его благополучие силе честного креста и благочестивым молитвам». Как отметил И. У. Будовниц, по прочтении рассказа Лавр. создается впечатление, что, «когда в южной Руси плакали и тужили, во Владимире и Ростове бурно выражали свою радость, славя Бога и святую Богородицу» [64] .
63
Автор статьи и сам выделяет ту стержневую проблему, которая его волновала и которая побудила его вкратце рассказать о событиях, произошедших на Калке. «Мы же их не вемы кто суть, — пишет летописец, подводя итог своим «изысканиям» о происхождении монголо-татар, — но сде вписахом о них памяти ради Русскых князии беды, яже быс от них» (см.: ПСРЛ. Т. 1. Вып. 2. Стб. 446). Таким образом, цель написания летописной статьи вполне проясняется: рассказ был написан вовсе не «на память о русских князьях и о бедах, которые были от этих народов (т. е. от татар. — В. Р.)», как это иногда воспринимается в литературе (см., например, текст повести Лавр. в переводе Д. М. Буланина, который передает в данном случае текст НПЛ: ПЛДР. XIII век. М., 1981. С. 133). Важно, что составитель НПЛ младшего извода, имея возможность воспользоваться текстом НПЛ, тем не менее исправил свой текст именно по Лавр. (НПЛ. С. 264). Это позволяет считать различия в формулировках НПЛ и Лавр. осознанными. Итак, повествование посвящалось осмыслению («памяти ради») «бед, постигших русских князей»: видимо, летописцу важно было показать, почему русских князей постигла неудача.
64
Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль… С. 296.