Моника 2 часть
Шрифт:
Айме спрыгнула из узкого окна, ударившись о землю; от боли она зашаталась, потащила за собой ушибленную стопу, сделала несколько шагов, не зная, куда идти… Хриплый крик беспокойства и отчаяния вырвался из горла:
– Хуан… Хуан!
– Айме! Почему ты так кричишь? Ты обезумела? – сделала замечание Моника, понизив голос, приближаясь к сестре.
– Хуан! Хуан! Найди его, беги за ним, Моника! Останови его, позови! Он сошел с ума!
– Он хотел уйти и ушел. Он ушел!
– Он не уехал,
– Его единственная месть – сдержать слово, которое он дал мне: уехать навсегда. И на этот раз бесполезны твои крики и слезы… Он ушел навсегда! Я со слезами и мольбами умоляла пообещать мне, и он сдержит обещание…
– Не будь дурой! Я же сказала, он не уехал. Ты не поняла? Не уехал! Он остался, чтобы отомстить. Он сказал, что женится на тебе, чтобы наказать меня, чтобы свести с ума, чтобы я знала и еще сильнее страдала, он знает, что больше всего на свете меня ранит то, что ты… что ты и он…!
Свирепо, Моника де Мольнар встала перед сестрой. Белые руки вцепились в плечи Айме, крепко держа, он тряхнула ее, заставляя смотреть в лицо, в глаза, где сверкали молнии, и возмущенно приказала:
– Замолчи! Замолчи! Не говори больше ни слова, потому что я не отвечаю за себя! За кого ты меня принимаешь? Думаешь, что я такая же, как ты, гнилая, презренная распутная женщина? О чем ты вообще думаешь? Замолчи уже!
– Это тебе нужно замолчать! Ты либо не знаешь, что произошло, либо не хочешь знать! Или может быть, ты уже знаешь и согласилась уехать с ним!
– Уехать с кем? О чем ты говоришь?
– Ты только исследуешь мои действия, упорно стремишься соревноваться с теми, которые любят только меня… Сначала Ренато, а затем Хуан…!
– Замолчи! – воскликнула выведенная из себя Моника, дав звонкую пощечину Айме.
– Моника! Айме! Что это? – удивился Ренато, который молча подошел к возбужденным сестрам.
– Ренато! Ты видел… – забеспокоилась Моника.
– Я увидел, как ты дала пощечину сестре, понимаю, что это было необходимо…
– Моника не простила, что я раскрыла ее, – прервала Айме, владея ситуацией. – Она вне себя, потому что ты узнал, потому что заставил ее выходить замуж… И на это ей нечего возразить. В этом, я думаю, ты превзошел себя… Если она не хочет исправлять это, зачем ты принуждаешь ее?
Моника сжала губы, опустила глаза, отступая до тех пор, пока не оперлась на колонну, и сильный гнев, что зажег ее кровь, сменился на холод, свинцовой тяжестью проникнув в тело и душу… И она слушала, словно через множество вуалей, безразличная к жестоким словам сестры:
– Она как сумасшедшая, и поэтому я прощаю ей плохое обращение. В конце концов, этот вопрос касается не только тебя, Ренато. Будет лучше оставить в покое Хуана Дьявола, отправить маму
Она плача кинулась в объятия Ренато, но он холодно отстранился. Он смотрел только на Монику: на измученное тело у колонны, сжатые губы, закрытые глаза, голову, поднятую вверх в горькой позе наивысшего отчаяния… Спокойно и сдержанно он сказал:
– Если Хуан действительно имеет долг перед тобой, Моника, то тогда нужно принять этот долг. Если ты действительно имела слабость кинуться в его объятия, то нельзя, чтобы такая женщина, как ты, отказалась выйти замуж… Плохо или хорошо, но ты должна так или иначе это сделать, а если тебя пугает его скромное положение, то после свадьбы вещи изменятся. Прости, если настаиваю, но у меня есть абсолютная необходимость знать, любишь ли ты Хуана, любила ли, была ли его, ты, ты… А если так было, то ты не можешь отвергать то, что я предложил тебе – единственно справедливое и порядочное – стать его женой…
– А если она не любит его? – взбунтовалась Айме.
– Я люблю его, Ренато. Я выйду замуж, уеду с ним туда, куда он отвезет меня. Я говорю да, и это мое последнее слово!
Дрожащая Айме слушала слова Моники; можно было заметить, как что-то изменилось и прояснилось в суровом лице Ренато. На секунду он переместил взгляд от бледной женщины, стоящей у колонны, и пронзил им лицо жены. Айме де Мольнар тоже побледнела; как Моника, ее губы дрожали и была недобрая вспышка в блестящих агатовых глазах; на миг свет озарил лицо Ренато, и казалось, погас, когда с его губ просочилась тонкая болезненная ирония:
– Видишь? Не было необходимости прибегать к крайностям, чтобы убедить ее в том, что правильно и естественно. У каждого бывает момент минутной слабости, но люди благородного происхождения всегда знают, что необходимо исправлять это, и Моника оправдала свою породу… А к тебе, Айме, у меня маленький вопрос: как ты выбралась из комнаты?
– Я? Ну… Ладно… через окно… Твоя глупость запереть меня заставила сделать кое-что, и я воспользовалась возможностью сказать, что не готова терпеть, в какой форме ты обходишься со мной…
– Боюсь, тебе придется терпеть более серьезные вещи, дорогая, – объявил Ренато с мягкостью, но зловещим затаенным акцентом. – Вернемся в комнату… Оставь Монику в покое… Она кажется мне более понимающей, чем ты, и полностью приняла ответственность за свои поступки. Правда, Моника?
Бледная Моника подняла на него ясные глаза, чистые, непорочные, гордые, пронзив взглядом, и внушила ему непроизвольное чувство уважения, когда с достоинством согласилась:
– Действительно, Ренато. Я принимаю и смело смотрю на последствия своих поступков…