Моника 2 часть
Шрифт:
– Донья София обустроила ваш старый дом, закрытый со времен последней поездки дона Франсиско в Сен-Пьер, это свыше пятнадцати лет назад. Она привезла прислугу, и кажется, решила провести там некоторое время.
– Я откажу им в этой бессмысленной прихоти. Нечего им делать в столице, а тебе, Моника, тем более. Пойдем туда. Я смогу убедить их. Единственное разумное для них – выехать этой же ночью.
– Не вези меня в свой дом, Ренато! Прошу, даже требую! Я поеду в свой дом.
– Твой дом? У пляжа? Но это немыслимо! Там даже нет слуг.
– Я хочу остаться одна, я вольна вести
– Вопреки всему? Значит, ты признаешься, что обижена на Хуана! Тем не менее…
– И тем не менее, я исполню долг, Ренато. Отвези меня домой, или я слезу с повозки и пойду пешком одна.
– Ты не можешь пойти туда одна.
– Отныне и впредь я буду одна. Пойми это наконец, Ренато. Мне нужно побыть одной, и я хочу этого.
В ее глазах дрожали слезы, Ренато Д'Отремон еле сдержал яростную фразу и почтительно сказал:
– Хорошо, как хочешь, – и он приказал кучеру, – Эстебан, поезжай по дороге на пляж. Мы едем в дом Мольнар.
Словно тень, Моника прошла мимо просторных темных комнат и даже не остановилась распахнуть окна. Подгоняемая шквалом отчаяния, она пробежала по большому двору к деревьям, ноги ее утопали в сухих листьях. Открыла решетчатую калитку, выходившую на крутой берег и, повернувшись к морю, залитому серебряной луной, она застыла на темной скале. Летели соленые морские брызги, и ступая по скользким камням, она дошла до края берега. Там стоял «Люцифер». Она видела его качающиеся мачты, и жгучая горечь ревности прорвалась слезами горше соленой морской пены.
– Хуан, ты до сих пор думаешь о ней, принадлежишь ей. Всегда будешь принадлежать. Ты выпрашиваешь ее поцелуи, раб ее плоти. Но она не любит тебя всей душой. А есть ли у нее душа? Ее душа ничего не стоит! Как счастлив был бы ты с ней на тех диких островах! С каким желанием любил бы ее на пустынных пляжах! А я всегда буду лишь тенью, к которой однажды ты сжалился.
– Моника, Моника! Вы сошли с ума? Вы поскользнетесь и упадете в пропасть! Пожалуйста, отойдите. Отойдите…
Педро Ноэль подошел к Монике, силой оттащив от края берега, беспокойно взглянул и спросил: – Моника, что вы там делали? Неужто хотели…?
– Нет, Ноэль, я христианка.
– Почему вы переменились? Что вас могло так изменить? Кто был с Хуаном?
– Что значит имя? – с глубокой тоской уклонилась Моника. – Завтра я лишь исполню свой долг. А теперь Ноэль…
Превозмогая душившие ее рыдания, Моника, красноречиво показала Ноэлю рукой на пустую дорогу.
– Я не могу оставить вас одну, Моника. Я попросил Ренато позволить мне вернуться, с надеждой, что мое присутствие не будет вам неприятно, что мое общество будет для вас терпимо. Но…
– Простите меня, Ноэль, но сейчас… – отказалась Моника нетерпеливо.
– Я отдаю себе отчет, что вам не до учтивости, надеюсь, не помешаю вам. У вас же был интерес, надежда, которая неожиданно исчезла. В камере Хуана находилась женщина, а не адвокат, верно?
– Да, Ноэль, женщина. Но ради Бога, не говорите ничего!
– Я промолчу, не сомневайтесь! Конечно же промолчу. Может, расскажете ему, кто был там?
– Умоляю вас молчать! И оставьте меня, Ноэль. Мне ничего не приходит в голову. Мне нужно побыть одной.
– Простите, Моника. Только я понял ваши чувства, прочувствовал до конца невозможное. Вы, моя бедная девочка, любите Хуана.
– Нет, нет! Почему я должна любить его? – неубедительно возразила Моника. – Я чувствую к Хуану благодарность, только и всего.
– Моника, почему бы нам не поговорить откровенно? – решился Ноэль. – Не смотрите на меня, как на врага Хуана. Я никогда им не был. Не смотрите на меня как на работника дома Д'Отремон. Я был им и буду, вероятно, до самой смерти. Но чувства стоят отдельно. По правде, я не должен говорить. Это будет бестактно.
– Нет, Ноэль, не бестактно. Я прекрасно знаю, кто такой Хуан, и почему вы продолжаете служить дому Д'Отремон, хотя и держитесь в стороне. Да еще эта тайна, о которой все продолжают злословить… Судьи поймут, куда перевесится чаша весов; простой люд и аристократия притворяются, что не видят позорное пятно; конечно же, знает губернатор, но избегает ответственности.
– Вы очень далеки, Моника.
– Нет, Ноэль. Я хотела уехать подальше, но это оказалось неосуществимой мечтой. Я очнулась возле этого моря, пляжа и попала в реальность, хотя сердце отвергает эту правду. Сон остался позади на пляжах Сент-Кристофера, на старых улочках острова Саба, у источника, где отражались наши лица и души. Сон, оживший во мне, был только в разуме, а я лишь придала ему человеческое тепло. Это иллюзия, но она уже исчезла; карточный домик разлетелся от первого ветра. С Хуаном все обойдется, только он запутался, потерял курс. Он всегда будет чем-то, а я никем и ничем.
– Ошибаетесь. Только вы можете вытащить его из бездны, где он находится. Не бросайте его в порыве.
– Нет, Ноэль, нет. То было раньше, в единственный солнечный час моей жизни, но яркое солнце погасло, и теперь я снова бреду во мраке. Не беспокойтесь, я хорошо знакома с дорогами боли и отверженности. Я так хорошо с ними знакома, и они настолько для меня привычны, что непозволительно их покидать. Это путь моей жизни, и единственная, кто в нее вторглась – это надежда. А теперь, оставьте меня, Ноэль, и будьте спокойны. Увидимся завтра на суде.
– Вы одобряете мое общество? Я могу приехать за вами?
– Это неправильно, Ноэль. Вы – нотариус семьи Д'Отремон, а я – жена осужденного.
– Должен признаться, вы правы. Но обойдемся без очевидных формальностей. Может, что-то я могу сделать для вас?
– Думаю, да. Рядом с Хуаном заключен ребенок, против которого нет обвинений. Нужно выпустить его.
– Я серьезно займусь этим и учту ваши пожелания. Прощаюсь с вами до завтра.
– До завтра, Ноэль.
Опустив голову, старик удалился, но Моника не смотрела на неясные очертания фигуры. Луна спряталась меж облаков, ветер издалека доносил призывы колокола, возвращавший Монику к прошлой жизни, которой она и жила несколько месяцев назад. Белые руки невольно поискали четки, ранее висевшие на талии, затем упали от огромной усталости, и снова в голове дерзко промелькнула мысль: