Морально безнравственные
Шрифт:
Не успеваю я опомниться, как он надевает мне на руки другой жилет — спасательный. Одевшись самому, он берет меня за руку и ведет к краю лодки.
— Ты доверяешь мне, маленькая тигрица? — его зеленые глаза сверкают в лунном свете, и в своем шоковом состоянии я просто киваю. — Не ожидал, — усмехается он, притягивает меня к своей груди и сжимает сильнее. — Прости меня за это. Правда, — говорит он, прежде чем прыгнуть в море.
Мы сильно ударяемся о поверхность воды, но жилеты держат нас на плаву. Начиная плыть прочь от лодки, Энцо
— Почему? — хриплю я, холодная вода уже действует на мое тело.
— Это… — его слова заглушает сильный взрыв, обломки летят в воздух и в воду.
Энцо прижимает меня к себе и закрывает своим телом, отворачивая меня от горящего судна.
— Как ты узнал? — мои слова звучат как шепот, пока я смотрю на пламя, охватившее лодку или то, что от нее осталось.
— Это был лишь вопрос времени, — отвечает он серьезным тоном, его взгляд устремлен на медленно удаляющийся корабль.
— Они ушли… вот так просто?
— Может, им было нужно не кольцо. Может, они просто хотели меня убить, — игриво говорит он, и мне хочется его ударить. Как он вообще может шутить в такой момент?
Локтями я отталкиваюсь от него, морское течение удерживает меня от того, чтобы причинить ему боль.
— И теперь я тоже умру. Из-за тебя. Большое тебе спасибо, — добавляю я резко, но достаточно смело, чтобы заметить иронию в том, что я подплываю ближе и держусь за него.
Он умеет плавать.
Да, действительно. Только поэтому я прижимаюсь к нему, обвиваю рукам его шею, а мое лицо в нескольких дюймах от его лица.
Подняв глаза, я вижу, что он пристально смотрит на меня.
— Думаю, тебе суждено умереть в море, маленькая тигрица.
— Может, хватит меня так называть? — я скриплю зубами, поражаясь его способности раздражать меня, даже когда мое тело медленно отключается.
— Точно. Теперь мне стоит называть тебя маленьким морским львом, верно? — он ухмыляется, глядя на меня, и я закрываю глаза, потерпев поражение. — Прости, — наконец говорит он и обхватывает ладонью мою щеку. Мои зубы стучат, и он не отстает от меня.
— Ты знаешь, что мы умрем здесь, не так ли? — спрашиваю я его, на этот раз серьезно. Он кивает, выражение его лица нечитаемое.
— Давай заключим перемирие, ладно? Давай не будем умирать врагами, — Энцо гладит мои волосы, выражение его лица вдруг становиться нежнее.
— Но ведь мы ими и является, разве не так? Мы уже несколько часов держим друг друга за горло.
— А разве мы должны ими быть? — большим пальцем он проводит по моей щеке и по моей сморщенной коже.
— Ладно, — делаю вдох, — я могу притвориться… на некоторое время. — Призрак улыбки появляется на его лице, что вызывает улыбку и у меня.
Мы в глуши, в окружении бескрайнего моря. Может, сейчас, перед смертью, мы можем притвориться, что являемся чем-то большим.
— О чем ты всегда мечтал? — вдруг спрашиваю я.
— Я?
Я
— Я никогда ни о чем не мечтал. У меня всегда было всё, чего я хотел, — хмуро заявляет он.
— Всё? — я поднимаю бровь.
Он задумывается на мгновение, прежде чем ответить.
— Я мечтаю о человеке, кому смогу доверять.
— Ты никогда никому не доверял в своей жизни? — мой тон выдает недоверие, которое я испытываю к его заявлению.
Даже с моими родителями и изоляцией, у меня всё равно была Лия, и я доверяла ей с самого начала. Я не могу представить, что мне не кому доверять.
Он качает головой, на его губах появляется горькая улыбка.
— Все богатства мира не дают нам того, чего мы жаждем больше всего.
— И что же это?
— Теперь твоя очередь, — отмахивается он, а я дуюсь, обиженная тем, что он не ответил. — О чем ты всегда мечтала, маленькая тигрица? — его рука всё еще на моем лице, и большим пальцем он наклоняет мою голову так, что я смотрю ему в глаза.
— О свободе, — просто говорю я, и его зрачки, кажется, увеличиваются.
— О свободе… — повторяет Энцо. — И что бы ты сделала, будучи свободой?
— Была бы той, кем хочу… ела бы то, что хочу, одевалась бы так, как хочу, вышла бы замуж за того, за кого хочу, — слова льются из моего рта, а в глазах скапливается влага.
Воды вокруг достаточно, мне не нужно добавлять еще.
Но я ничего не могу с собой поделать. Не тогда, когда понимаю, что никогда не смогу сделать ничего из того, о чем мечтала. Если из моей позолоченной клетки они казались немыслимыми, то теперь они невозможны — смерть единственный исход.
— Шш, не плачь, — он вытирает слезу с моего глаза, медленно подносит ее к губам и пробует на вкус. Мой рот открывается в букву «О», этот жест совершенно неожиданный.
— В смерти тоже есть свобода, знаешь ли. В том, как ты оставляешь позади все свои заботы, — пальцем он продолжает нежно ласкать мою щеку, — все свои страхи. Кто знает, может, это даже не конец.
— Ты так думаешь? — я читала Писание и следовала указаниям церкви, потому что этого от меня ожидали, но я также обращалась к древним. Возможно, в силу своих обстоятельств, мне больше все импонировало учение Гераклита — всё течёт, всё меняется. Ведь если всё изменится, то и я стану другой, избежав своего нынешнего состояния.
— Не могу утверждать, — его рот растягивается в наглой улыбке. — Но скоро я дам тебе знать.
Возможно, это потому что мы приближаемся к концу, но даже его плохие шутки больше не действуют мне на нервы.
— Гераклит, — я делаю глубокий вдох. — Мы есть и нас нет. Может, это не смерть… просто перемены, — шепчу я, и насыщенность его глаз, кажется, поглощает меня целиком.
Море неспокойно, волны несут нас, наши тела прилегают друг к другу, наши дыхания смешиваются в темноте ночи.