Морально безнравственные
Шрифт:
— Перемены… Мне это нравится. Но он также сказал, что огонь — первоначало всего сущего, а это, — он кивает в сторону моря, — гасит наш огонь.
Впервые я смеюсь. Я запрокидываю голову назад и смеюсь, и слышу, как Энцо тоже присоединяется ко мне.
— Мы должны стремиться подпитывать огонь, чтобы он не умер, — комментирует он, и я не понимаю, что он может иметь в виду.
Я уже едва чувствую свои ноги. Даже руки теряют чувствительность. Гляжу на Энцо, его губы пурпурные, а кожа бледная.
У нас почти нет огня.
— Как? — мне все равно,
Большим пальцем он проводит по моим губам, раздвигая их.
— Как насчет первого поцелуя? На этот раз настоящего? — мои глаза расширяются от его слов, а сердце начинает громко биться в груди.
Подождите. Я умираю. Оно должно замедлятся.
Я отбрасываю свое рациональное «Я» в сторону и позволяю своему спонтанному «Я» взять бразды правления в свои руки. Потому что огонь может быть абсурдом, но мое любопытство — нет.
— Хорошо, — говорю я, и он, кажется, удивлен моим быстрым согласием. — Но после этого, куда бы мы ни отправились, — я машу рукой в сторону неба, — помни, что ты мне всё еще не нравишься.
— Будь по-твоему, маленькая тигрица. А теперь заткнись и дай мне тебя поцеловать.
Он обхватывает мои щеки ладонями и приближает мое лицо к своему. Наши глаза встречаются, и секунду мы просто смотрим друг на друга, холод, дрожь — все отступает.
Я инстинктивно облизываю губы, и его взгляд опускается ниже, сосредотачиваясь на них.
Я пытаюсь мысленно подготовиться к этому событию, но потом чувствую приятное давление его губ на мои, и все остальные мысли покидают меня. Я ахаю, и он углубляет поцелуй, пробираясь языком в мой рот, его внутренний жар встречается с моим.
Огонь. Мы разжигаем огонь.
Я прижимаюсь к нему еще ближе, наклонив голову, чтобы дать ему лучший доступ к моему рту. Повсюду холод, но только не в месте, где наши тела соприкасаются самым интимным образом. От прикосновения его языка к моему по спине пробегают мурашки, и на этот раз не из-за последующего за этим переохлаждения.
Я отдаюсь этому ощущению.
Кто бы мог подумать, что мы так хорошо подходим друг другу? Два человека, которые терпеть друг друга не могут, но умеют хорошо разжигать пламя.
Он заканчивает поцелуй, все еще мягко двигаясь губами по моим.
— Может, если бы мы встретились при других обстоятельствах… — задумчиво произносит он, и тут вдруг нас озаряет свет. Мы оба щуримся, глядя на источник света — рыбацкую лодку, приближающуюся к нам.
— Что? — мой рот открывается в шоке. Лодка останавливается рядом с нами, и двое мужчин помогают нам выбраться из воды. Они заворачивают нас обоих в одеяла и говорят, что доставят нас в больницу.
— Неужели вы не могли прибыть на минуту раньше? — бормочу я себе под нос. Если бы я знала, что не умру, ни за что бы не поддалась на уловки дьявола. Я украдкой смотрю на него и вижу, что он улыбается, его выражение лица полно удовлетворения.
Затем меня осеняет.
— Ты знал. Ты видел их, не так ли? Ты видел, что они плывут, вот почему… — вот почему он поцеловал
Ярость, не похожая ни на что, что я когда-либо испытывала, охватывает мое тело, прогоняя весь холод.
— Ты! — я скрежу зубами, пытаясь сдержать свой гнев. Я ничего так не хочу, как снова выбросить его за борт, но, видя, что я едва могу функционировать без согревающего одеяла, обернутого вокруг меня, то довольствуюсь тем, что оскаливаю на него зубы. — Ты обманул меня.
— Обманул? Ты очень даже охотно целовала меня. Должен признать, маленькая тигрица, на вкус ты слаще, чем я себе представлял. — В нем чувствуется самодовольство, и мне хочется стереть эту глупую ухмылку с его лица.
— А ты… — лепечу я, вдруг лишившись умных реплик. У меня серьезно замерз мозга, и я не знаю, от чего это происходит — от холода или от его чертовых ядовитых губ. — Ты мерзок, Энцо Агости. И я надеюсь, что твои губы сморщатся и сгниют, кто знает, куда еще ты совал их. — Я корчу гримасу отвращения, вытирая собственные губы тыльной стороной ладони.
Да, возможно, было бы приемлемо подарить свой первый поцелуй единственному человеку до моей смерти. Но поскольку я очень даже жива, и, возможно, буду жить еще много лет, я не прощу этой выходки.
— Полегче, cara, звучит так, будто ты ревнуешь, — усмехается он, еще больше разжигая мое внутреннее пламя.
Да, мы разжигаем огонь, и один из нас сгорит.
Не я, конечно.
?
Нас срочно везут в больницу, и дежурные врачи говорят, что нам невероятно повезло. Еще немного пробыв в прохладной воде, и мы бы достигли опасной гипотермии. Поскольку я меньше, мое состояние кажется немного хуже, чем у Энцо. Нас обоих подключают к капельницам, чтобы согреть кровь, и я не знаю, какие связи у Энцо, но нас помещают в отдельную палату.
— Я дважды чуть не умерла из-за тебя, — бурчу я, глядя на иглу, вонзившуюся в мою кожу. Мне никогда раньше не ставили капельницу, и никогда даже не доставляли в отделение неотложной помощи. В этом отношении можно сказать, что благодаря Энцо у меня много первых опытов, и все они неприятные.
Тебе понравился этот поцелуй.
Да, может и понравился. Но только когда я думала, что умираю. Теперь я убеждена, что это было не что иное, как мое неточное восприятие в то время.
— Не за что. — Он имеет наглость ухмыляться, а я даже не задумываюсь, когда бросаюсь на него. Взяв с собой капельницу, я делаю слабую попытку ударить его. Он ловит мой кулак своей рукой, на его губах играет хитрая улыбка.
— Теперь, маленькая тигрица, — он притягивает меня ближе, пока наши лица не оказываются в миллиметрах друг от друга, — ты бьешь, я бью в ответ. — Наши глаза на секунду встречаются, в них ясно читается вызов. Затем он отталкивает меня и игнорирует.
Я громко хмыкаю. Если он собирается сделать вид, что меня не существует, то я сделаю то же самое. Вскоре после этого приходит медсестра, чтобы убрать наши капельницы, и после нас выписывают.