Морально безнравственные
Шрифт:
— Да, нас ждут на сегодняшней премьере, — лгу я. Не знаю, премьера это или нет, но, если Аллегра считает, что это особое событие, требующее нашего присутствия, тогда она не будет во мне сомневаться.
— Я всегда хотела пойти в оперу, — признается она, слегка повернувшись, чтобы я мог видеть только ее профиль. Она закусывает губу, и готов поспорить, что она едва сдерживает волнение.
— Ты никогда не была? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Ее дневник открыл мне глаза не только на список ее желаний. Я также смог заглянуть в ее жизнь в Милене,
Она сжимает свою руку, на ее губах играет грустная улыбка.
— Я никогда не покидала свою деревню. Куда бы я могла пойти в оперу?
— Почему? Я знаю вашу семью, и они всегда были широко представлены на светской сцене Нью-Йорка, Парижа и Милана. Почему бы им не пригласить и тебя?
Выражение ее лица меняется, и она немного сдвигает голову вправо, пытаясь скрыть печаль, написанную на ее лице.
— У них были другие планы на меня, которые ты явно разрушил.
— Только не говори мне, что ты предпочла бы выйти замуж за Франце? — спрашиваю я, встревоженный такой возможностью.
Ее рот открывается, но из него не вырывается ни звука. Впервые она выглядит совершенно безмолвной, и мне это не нравится.
— Скажи мне, — продолжаю я, желая узнать. Нет, мне нужно знать, предпочла бы она мне этого проклятого педофила.
— Нет, — наконец отвечает она, ее голос мягкий и неуверенный.
Этого недостаточно.
Я хочу встряхнуть ее, схватить за плечи и заставить смотреть мне в глаза, отвечая на этот вопрос.
— Нет? Это точно не похоже на это, — добавляю я с сарказмом, мой тон кусается.
Сжимаю кулаки, и в мой разум внезапно вторгаются нежелательные образы — Аллегра на спине, готовая принять Франце. Как он грубит ей и обращается с ней как со своей личной секс-игрушкой.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? Ты заставил меня вступить в этот брак, когда прекрасно знал, что я обещана другому. — Она поворачивается ко мне, ее глаза полны огня.
Это последняя капля, и мое самообладание ломается. Схватив ее за талию, я притягиваю ее к себе, ее лицо оказывается рядом с моим. Мои ноздри раздуваются, когда я встречаю ее непокорный взгляд. Ее губы сжаты в тонкую линию, вызов ясен.
— Это так, маленькая тигрица? Посмотри мне в глаза и скажи, что ты предпочла бы быть с Франце. — Моя вторая рука ложится на ее челюсть, грубо удерживая ее на месте, чтобы я мог получить свой ответ.
Она молчит, ее глаза безмолвно буравят меня.
— Скажи мне, что ты бы предпочла иметь его рот на себе, — продолжаю я, мои губы почти касаются ее губ. Мой язык выскальзывает, и я облизываю кончик ее губ. Она скрежещет зубами, убеждаясь, что есть препятствие, которое остановит мое нападение. Но я не останавливаюсь, не сейчас, когда образы еще свежи в моей памяти. Я прижимаюсь к ней, скользя зыком по ее зубам, а затем прикусываю ее нижнюю губу.
— Скажи мне, —
— Я ненавижу тебя, — выплевывает она слова, и пользуюсь этим, чтобы прильнуть к ее рту и исследовать языком ее глубины. Я провожу рукой по ее затылку, прижимая ее к себе, пытаясь заставить ее подчиниться.
Но она не подчиняется.
Ее зубы смыкаются на моем языке, прикусывая его так сильно, что начинает течь кровь. Я отступаю назад, с любопытством разглядывая ее.
— Я же говорила тебе, что буду кусаться, — самодовольно отвечает она.
— А я сказал тебе, что, возможно, захочу. — Ее брови нахмурились на секунду, прежде чем она поняла мои намерения. Одним плавным движением я укладываю ее на спину, раскинувшись на сиденье.
Моя рука начинает играть с подолом ее платья, медленно поднимая его вверх по ее ногам. Ее глаза прикованы ко мне, она ждет моего следующего движения. Она даже не сопротивляется, когда платье задирается на бедрах, обнажая розовые трусики. Я задираю его еще выше, пока не обнажается и ее живот.
— Закончила бороться? — я вскидываю бровь, и она опускает глаза.
— Ты спросил меня, предпочла бы я выйти замуж за Франце, — ее голос ровен, взгляд непоколебим, — но как у меня могут быть предпочтения, когда я все еще пленница, независимо от моего тюремщика. Разве имеет значение, кто посадит меня в клетку? Я все равно заперта.
Мои пальцы впиваются в плоть ее бедер, ее слова раздражают меня.
— Я не Франце, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
— Правда? А я и не заметила, — добавляет она резко, на ее лице написано скучающее выражение.
— Ты зря так со мной играешь, Аллегра, — говорю я, сжимая ладонями ее задницу. — И это заставляет меня еще больше хотеть показать тебе, кому ты принадлежишь.
— Я не принадлежу никому, кроме себя, — хмыкает она и толкает меня в плечи.
— Вот тут ты ошибаешься, маленькая тигрица. Ты моя. — Я опускаю губы к ее животу, прямо под пупком. Окровавленным зыком провожу им по ее девственной плоти, выписывая инициалы моего имени. Клеймлю ее. Ее кожа — мой холст, и красный цвет прекрасно контрастирует с кремово-белым цветом ее живота. Я провожу языком ниже, чуть выше материала ее трусиков.
— Что ты делаешь? — ее крик возмущения сопровождается еще одним толчком, пытаясь оттолкнуть меня от нее.
— Ты моя, Аллегра. Чем быстрее ты привыкнешь к этому, тем легче тебе будет.
Она усмехается, почти насильно.
— Для меня или тебя? Чего ты хочешь, Энцо? Хочешь, чтобы я встала на колени и подчинилась тебе? Потому что этого никогда не произойдет.
— Посмотрим.
Машина останавливается, и я встаю, поправляя свою одежду. Повернувшись к ней, я дарю ей свою самую очаровательную улыбку.