Морально противоречивый
Шрифт:
— Ты в порядке? — спрашивает роботизированный голос Сета из угла.
Он относительно чист, учитывая беспорядок вокруг.
— Теперь да, — простонал я, вставая и осматривая свое произведение искусства. — Я не повредил ни одну из голов? — спрашиваю я, надеясь, что они останутся целыми.
— Нет. Я успел собрать их, пока ты был занят, — отвечает он с непроницаемым лицом, указывая под стол, где все десять голов выстроились в ряд.
— Чистый срез, — я присвистываю, поражаясь своему
Зову Максима внутрь, говорю ему, чтобы он каталогизировал головы и отправил их в качестве подарков соответствующим боссам.
С приглашениями все готово, осталось только дождаться прихода гостей.
Ах, кто сказал, что время от времени давать себе волю — это не весело?
?
— Расскажите мне больше о своем детстве, — просит доктор Риз, и я почти испытываю искушение закатить на него глаза. Но я обещал себе, что сделаю над собой усилие.
— Я думал, что уже рассказывал вам, док. Кровь, — шучу я, — много крови.
Он вздыхает, откладывая блокнот.
— Влад, это не поможет никому из нас. Ты пришел сюда с проблемой, и ты не решишь ее, если не будешь честен со мной. Я здесь, чтобы помочь тебе, — говорит он своим отеческим голосом.
— Это была ошибка. — бормочу я, поднимаясь со своего места и направляясь к двери.
— Может быть, ты не хочешь помощи, — комментирует он, и я останавливаюсь, положив руку на ручку.
В голове всплывает лицо Сиси, мысль о том, что у меня будет больше времени с ней, заставляет меня замереть.
Я действительно хочу этого.
— Я не помню своего детства. Или многое из него. — Я поворачиваюсь, непринужденно направляюсь к дивану и сажусь на него.
— Хорошо, это начало. Что первое ты помнишь?
Убийство врача.
— Меня похитили, когда мне было три года, вместе с моей сестрой-близнецом. Я не помню ни одного года, проведенного в плену, — начинаю я, отстраняясь. — Моя сестра, Ваня, умерла там, — говорю я, глядя, как она забилась в угол, из глаз у нее текут слезы. — А я нет. — Я пожимаю плечами.
— Как вы думаете, смерть вашей сестры может быть как-то связана с тем, что вы блокируете воспоминания? — спрашивает он мягким голосом.
— Я не знаю, — правдиво отвечаю я. — Может быть. Я все еще… — я делаю глубокий вдох и смотрю на сиденье рядом со мной, где внезапно появляется Ваня. — Я все еще вижу ее, — признаюсь я, и ее лицо искажается от ужаса, ее рот открывается, чтобы крикнуть мне в ухо. Мне требуется все, чтобы не закрыть уши и не вздрагивать каждый раз, когда она берет более высокую ноту.
— Она здесь? Сейчас?
Я медленно поворачиваю голову в сторону
— Интересно. Вы, вероятно, были очень травмированы ее смертью, поскольку она была вашим близнецом.
Я киваю.
— Я много лет думал, что она еще жива. А когда я узнал…
— Что случилось?
— Это вызвало что-то во мне. Я и до этого не был в порядке, но это усугубило то, что было в моем мозгу. У меня начались провалы в памяти… очень сильные провалы.
Доктор Риз задумчиво кивает, записывая что-то в блокнот.
— Это может быть симптомом посттравматического стрессового расстройства. Вы не знаете, что с вами произошло за эти годы в плену?
Я мгновение смотрю на него, раздумывая, показать ему или нет. В конце концов, я встаю, расстегиваю рубашку и распахиваю ее, чтобы он мог видеть мою грудь.
— Впечатляет, — усмехается он при виде моих татуировок.
— Посмотри поближе, — говорю я. Он наклоняется вперед, надевает очки, его рот открывается, когда он понимает, что скрывают татуировки.
— Можно? — спрашивает он, поднимая руку. Я киваю, и кончиками пальцев он проводит по некоторым шрамам, хмурясь.
— Это хирургические, — говорит он.
— Да. Могу предположить, что это случилось со мной в неволе, — добавляю я резко. — Врачи провели полное обследование и не нашли никаких проблем.
Я трачу еще некоторое время на то, чтобы проанализировать свои приступы, умолчав об убийственных деталях, но дав ему достаточно информации, чтобы он понял, что я опасен.
— А ваша девушка…
— Она меня успокаивает. Но… — я делаю глубокий вдох, чтобы объяснить, в чем проблема, — они становятся все хуже и хуже. Я боюсь, что, когда будет плохо, то даже ее присутствия будет недостаточно. И я причиню ей боль.
— Понятно, — он поджал губы. — Вы когда-нибудь пытались вспомнить те годы? Они могут быть ключом к пониманию ваших нынешних симптомов.
— Именно поэтому я здесь.
— Вы понимаете, что это не точная наука. Я не могу заверить вас, что что-то вернет вам воспоминания, — предупреждает он, но я пренебрежительно машу рукой.
— Я знаю. И все же я здесь, чтобы попробовать это как последнее средство.
Я буду первым, кто возразит, что это даже не наука, поскольку у нее нет основной характеристики воспроизводимости, чтобы считаться настоящей наукой. Но отчаявшийся человек готов на все.
И я нахожу себя в еще большем отчаянии.
Кто знает, может быть, завтра я буду стоять на коленях перед плачущей иконой.
Случались и более странные вещи.
— Я рад, что вы это понимаете. Я бы хотел предложить вам возрастную регрессию, после чего мы оценим и будем двигаться дальше соответственно.