Морально противоречивый
Шрифт:
Я все еще слежу за ним, но что-то изменилось. Он… сломался.
Это не значит, что я прощаю его за то, что он оставил меня без напарника, поскольку моему отцу пришлось найти ему замену, так как он не доверяет мне в том, что касается самостоятельной работы.
Черт, да я и сам себе не доверяю.
После моего срыва в Гарлеме несколько лет назад он взял меня под строгий надзор, зная, что моя способность здраво мыслить значительно ослабла после того, как я узнал, что моя сестра на самом деле мертва.
Хотя я не ценю постоянное внимание,
Мое увлечение кровью только усилилось после того случая. Но то же вещество, которое когда-то приносило мне радость, теперь стало моим главным спусковым крючком. Если раньше я жил ради вида крови, льющейся из моих жертв, то теперь избегаю ее как чумы, зная, что, если я слишком увлекусь, то мой разум ускользнет от меня.
Обычно я чувствую приближение кризиса и делаю все возможное, чтобы успокоиться. Но иногда жажда крови становится настолько сильной, что я просто перестаю быть человеком.
Я становлюсь роботом-убийцей. Монстром. Берсеркером.
Люди давали мне много прозвищ на протяжении многих лет, но только одно закрепилось за мной: Берсеркер. По иронии судьбы, это также мое кодовое имя, я получил его в честь норвежских бездумных воинов. Тех, кто сражается в яростном трансе, не замечая ничего вокруг, кроме разрушения.
Потому что именно таким я и становлюсь, когда теряю себя.
Бездумным монстром.
Конечно, мой отец не мог избавиться от своего идеального оружия, поэтому он пытался контролировать меня наименее навязчивым способом — с помощью нового партнера.
Бьянка на три года младше меня, и, хотя по возрасту ее можно отнести к категории безобидных, но она также прирожденный убийца. С клиническим диагнозом «антисоциальное расстройство личности» Бьянка дерзкая, безрассудная и большая заноза в заднице.
Мы хорошо дополняем друг друга на поле боя, поскольку ее оружие — пистолеты, а мое — ножи. Таким образом, я участвую в ближнем бою, а она прикрывает меня на расстоянии.
Теоретически, это неплохой вариант, поскольку мы неплохо работаем вместе. Но она еще незрелый ребенок, и ее беспечность иногда ставит под угрозу наши задания.
Моя рана перевязана, и я готов к работе, надеваю одежду и направляюсь в спортзал, думая провести то время, которое у меня осталось до следующего задания.
Я начинаю напевать себе под нос тихую мелодию, все еще заставляя себя отгородиться от всего.
Но когда я пересекаю задний двор, чтобы попасть в спортзал, то слышу зычный голос брата.
— Давай, Леночка, бросай полотенце, — говорит он, и я слегка поворачиваю голову, замечая, что все они у бассейна.
Миша сидит у бассейна, опираясь на локти, и смотрит на Елену.
Катя и Елена робко сидят в углу, крепко сжимая полотенца, прикрывающие их тела.
Они выглядят немного обеспокоенными, когда видят Мишу, и я вижу, как взгляд Елены метается между бассейном и домом.
Они уже почти подростки, и,
Я упомянул об этой его навязчивой идее отцу, и он хмыкнул, заверив меня, что Миша никогда не переступит свои границы. Но я должен задуматься. Неужели отец не видит, какой вредитель завелся в его доме? Неужели он настолько ослеплен тем, что Миша — его старший, что готов не замечать его трусливого поведения и явно бесчестной репутации?
Елена делает шаг назад, прикрываясь Катей. Катя родилась с разницей всего в год, но всегда была сильнее. Иногда их отношения напоминают мне отношения Вани и меня…
Отмахнувшись от этой мысли, я поворачиваюсь, чтобы уйти.
Миша выбирает именно этот момент, чтобы быть тем засранцем, которым он является, встает из бассейна и идет туда, где находятся девушки. Краем глаза я наблюдаю, как его пальцы обхватывают запястье Елены, притягивая ее к себе.
— Отпусти ее, — гремит голос Кати, но даже этого недостаточно, чтобы остановить Мишу, который срывает полотенце с тела Елены.
— Посмотри на себя, Леночка, — присвистывает он, его глаза с интересом блуждают по ее телу. — Кто бы мог подумать, что у тебя есть такое, — продолжает он, одной рукой лаская ее грудь.
Я не знаю, когда именно начинаю двигаться, но прежде чем Миша успевает дотронуться до Елены, я обхватываю его шею руками, больно сжимая.
Может, у нас и есть разница в возрасте, но я давно превзошел его и в росте, и в массе тела.
Его ноги не касаются земли, когда я крепко сжимаю горло, глядя ему в глаза и наслаждаясь отраженным в них страхом. Его веки быстро двигаются, и он пытается моргнуть от ужаса, который, как я знаю, проносится по его телу.
— Что я говорил тебе о блуждающих руках, Миша? — спрашиваю я, наклоняясь к нему, мое лицо находится в миллиметрах от его. — Только не говори, что ты не помнишь, о чем я тебя предупреждал?
Я наблюдаю за игрой эмоций на его лице: ужас, возмущение, высокомерие. Даже когда мои пальцы душат в нем жизнь, он осмеливается изобразить на лице самодовольное выражение.
— Пошел ты, урод, — выплевывает Миша, и его слюна попадает мне на щеку.
Я на секунду закрываю глаза, пытаясь успокоиться. Я не удивлен его жалкими попытками. В конце концов, когда это Миша делал что-то полезное?
Подняв вторую руку, вытираю лицо тыльной стороной ладони.
— Ты, кажется, забыл. Не волнуйся, я напомню, — я одариваю его своей самой блестящей улыбкой, проводя пальцем по его чертам лица и останавливаясь прямо над его глазом.
— Урод, — насмехается он, на его лице фальшивая улыбка, — ты ничего не сможешь мне сделать. Отец убьет тебя, прежде чем позволит тебе причинить вред…
Он прерывается, его слова превращаются в крик, когда я впиваюсь пальцами в его глаз. Хватаюсь за него и тяну. Проходит совсем немного времени, и он выскакивает прямо из глазницы.