Морально противоречивый
Шрифт:
Я понимаю, почему он это сделал, но в то же время мое сердце не может вынести мысли об альтернативе, о том, что могло бы произойти, если бы я опоздала на секунду.
Он бы убил его.
И за это я не думаю, что смогу простить Марчелло в ближайшее время. Мне невыносима даже мысль о том, чтобы находиться с ним в одной комнате, желание причинить вред слишком велико.
— У тебя пока не было никаких эпизодов, — меняю я тему, вскакивая с кровати, чтобы взять аптечку и сменить ему бинты.
Он принимает сидячее
— Я не думаю, что у меня будет больше в будущем, — упоминает он, и я хмурюсь.
— Почему?
Принося аптечку к кровати, я начинаю осторожно снимать с него бинты, прежде чем осмотреть состояние его ран.
— Они выглядят хорошо, — улыбаюсь я, очищая участки, радуясь тому, что инфекции нет и все, кажется, отлично заживает.
Он хмыкает, глядя поверх моей головы, пока я продолжаю менять повязки. Я сосредоточена на своей задаче, когда я снова слышу, как он говорит.
— Эпизоды, — начинает он, его голос звучит далеко. — Я думаю, что это был мой способ справиться со смертью Вани и чувством вины, которое я испытывал из-за этого. Кровь… — он делает глубокий вдох, и я замираю, зная, что это важный момент для него.
— Кровь напомнила мне о том, что я сделал. О ее крови на моих руках. И каждый раз, когда я это видел, это заставляло меня немного сходить с ума.
Очевидно, что он много думал об этом, и я не могу не беспокоиться за него. С того дня, как он узнал, что убил собственную сестру, он изменился. Я не знаю, было ли это сознательным изменением, но я действительно думаю, что последний эпизод освободил что-то внутри него.
— Влад, — я поднимаю на него взгляд, изучая выражение его лица. — Ваня не стала бы тебя винить. Ты же знаешь это.
Он грустно улыбается.
— Я знаю. Я знаю, Сиси. Но это не отменяет того факта, что я чувствую пустоту, — он прижимает кулак к груди. — Здесь.
— Это нормально, — я накрываю его кулак своими руками, подношу его ко рту и слегка провожу губами по костяшкам его пальцев.
— Это нормально чувствовать себя так. Это по-человечески. И хотя это спорно, — мои губы скривились, — но ты человек. Дай себе время. Чтобы скорбеть. Скорбеть. Чтобы простить себя.
Помимо физической травмы, то, что произошло, больше всего повлияло на его психику. Он постепенно начинает делиться своими мыслями и чувствами, и я ценю все, чем он хочет поделиться со мной. Неважно, сколько времени это займет, я буду рядом с ним, и я предложу ему свою любовь и поддержку — безоговорочно.
В конце концов, нелегко человеку, который всю свою жизнь не позволял себе ничего чувствовать, вдруг оказаться переполненным всеми этими странными эмоциями. Иногда я вижу, как он пытается разобраться в том, что происходит у него в голове, и мне больно от того, что я ничего не могу сделать, чтобы унять его боль.
Он задумчиво кивает
— Время… — повторяет он.
— Теперь у нас есть все время. И, возможно, сближение с Катей может помочь тебе, — я бросаю идею, и он тут же морщится.
Обескураженные столкновением с внешним миром и все еще не привыкшие к свободе, Катя и Тиберий уже месяц живут в подземном комплексе Влада. Тем временем мы остановились в доме детства Влада, так как я думала, что свежий воздух и немного открытого пространства пойдут ему на пользу.
Хотя я до сих пор не общаюсь со своим братом, помощь Лины была благословением, поскольку она помогла Кате и Тиберию приспособиться к их новой реальности, пока я ухаживала за здоровьем Влада.
Я навещала их несколько раз, и они тоже часто приезжали сюда. Влад, однако, не был слишком откровенен со своей сестрой, почти не обмениваясь ни словом, их встречи были скованными и неловкими.
Хотя я не могу его в этом винить, так как знаю, что он испытывает некоторую вину за то, что с ней случилось, но он не может продолжать так вечно.
— Я постараюсь, — ворчит он, слова едва слышны.
— Тебе лучше, — я игриво хлопаю его по руке.
— Ауч! Я болен, Дьяволица, — он симулирует стон боли.
— Неужели, — я фыркаю. — Ты не был болен, когда пытался выкопать яму в саду. Разве ты не мог попросить кого-нибудь сделать это, если это было так срочно? — Я закатываю на него глаза.
Его реакция на боль все такая же — ее нет. Хотя это делает меня счастливой в данном случае, поскольку я не могу себе представить, как сильно повредят четыре пули, выпущенные в грудь.
По правде говоря, Влад всегда был очень физически активным человеком, и я не могу себе представить, что с ним делает постельный режим. Тем не менее, я не собираюсь подвергать опасности его здоровье только потому, что он дуется на меня.
— Однако нам нужно поскорее начать, — жалуется он.
После того, как он пришел в себя, у нас были долгие разговоры о нашем будущем и о том, что мы хотели бы делать дальше. У нас также были чрезвычайно сложные разговоры о том, что мы нашли на территории Майлза и как мы собираемся с этим справиться. Но вместе мы решили помочь детям, которых спасли из лабораторий Майлза, и дать им новую цель в жизни.
— Академия? — я была удивлена, когда Влад предложил эту идею.
— Они все разные. Будь то из-за рождения или из-за того, что с ними сделали. Они не знают, как вписаться в общество, и большинству из них не к кому обратиться, — объяснил он, сумев шокировать меня своей заботливостью.
— Мы бы научили их приспосабливаться к миру, и мы бы дали им цель, — его улыбка стала шире, и я знала, что это должно быть что-то безумное.
— Академия убийц, — гордо заявил он, заставив меня моргнуть в замешательстве.