Моральный патруль. ОбличениеЪ
Шрифт:
Кихот не ответил мне, никому не ответил, даже на свои немые вопросы не отвечал, чувствовал, что мы существуем, но чувства его из области самоутверждения избранных, которые промежностью о велосипедную раму стукаются.
Красное пятно разливалось по штанишкам Кихота, а затем миленькие гранатовые капельки первыми лучиками Солнца упали на мостовую – так падают вставные глаза инвалидов по зрению.
Вдруг, Кихот воскликнул с хрипотцой старого собирателя мебели:
«Ырма! Ингеборга! Парнас, Хиткяучивюс!
Миру –
Подбежали каменщики, охали, ходили вокруг Кихота, и результатом хождения стала кража велосипеда.
Новенький щегольский велосипедик пропал, словно растаял под мощными ягодицами Снегурочки.
Каменщиков сменили матросы, увидели, что у Кихота взять нечего, возмутились, называли каменщиков продажными масонами, затем замотали Кихота в белую простыню и по морскому обычаю скинули в речку, как приманку для чертей.
Я с искренним сочувствием помахала тонущей простыне ручкой и побежала домой писать сочинение на тему:
«Отчего же Мир жесток и несправедлив!»
Мама меня встретила в игривом настроении – она шалила с любовником дядей Анкл Беном — слесарь шестого разряда, наладчик электрооборудования Космолетов.
Дядя Анкл Бен слез с мамы, не заплатил, подошёл ко мне и взял за подбородок, словно проверял кости на растяжение; захрипел футляром от саксофона:
«Страдалица ты, девочка, потому что у тебя мамаша красивая и ласковая, как баранка.
Мужчинам нравятся красивые молодые мамы, но мы не воспринимаем их всерьёз, оттого, что боимся красоты, женимся на уродинах: коротконогих, коротковолосых, толстозадых и со щемящим чувством ненависти к бомжам и животным.
Ты голодна малышка, и полагаю, что с маминой любовью скоро отправишься в Мир Иной на поиски чёрта; черти раздражают меня, а тебя радуют, оттого, что вы, белые, любите черных.
Посмотри на мой бурнусик – недавно купил, наивно полагал, что он поможет в поисках философского камня; с детства ищу философский камень, но попадаются только красивые женщины, от которых только – пшик, воспоминания, но не деньги».
Дядя Анкл Бен замолчал, кидал в самовар шелуху от греческих орехов и, казалось, что он превратился в мысль о промысле лососевых рыб.
«Дяденька! Вы грустите, укоряете меня за голодные годы, а мамочку – за красоту; но и у вас в панталонах беда, словно деревню затопило.
Вы полагаете себя майским шестом, а на деле – заяц без пансиона и без вельветовых башмачков.
Надеюсь, что ваш родственник - Кихот, мальчик-красавчик, иначе судьба несправедлива, и называет себя Славой напрасно.
Я назвала своего любимого котенка Славой…»!
«Что с моим сыном Кихотом, девочка? – дядя Анкл Бен подался ко мне, стиснул мои маленькие руки клешнями убийцы. – Речи твои подобны двум преступникам на водной телеге; лошадь тащит, тяготится непосильным трудом,
Если ты принесла мне дурную весть, то я пробью железным крюком твое тело в области плеча, подцеплю, как червяка на крючок и потащу за собой в Земской суд на скорую расправу для беженок.
Никто, слышишь, девочка, никто не стиснет мне зубы!»
«Ваш сынок Кихот ударился промежностью о раму – не скажу, что удар подобен прыжку слона с дерева, но между ног Кихота пролилось, как из треснувшего переспелого помидора! Его с почётом, как дворника-стяжателя, утопили матросы! – я засмеялась, представляла свои поминки, даже звание лучшей прачки города меня бы уже не воскресило. – Вы, бык, угрожаете мне – маленькой девочке, которая не узнала еще вкус мандаринов, козёл рогатый.
Я давно побирушничаю, пляшу на улицах, поднимаю детскую ногу выше детской головки, и не верю, что тщеславная вдовица внесет посильную лепту в мою жизнь.
Ваши глаза бегают маятником Фуко, а я видела маятник Фуко в интернете – он не бегает, но самоутверждается, тешит себя раскачиванием – так майор тешится с пушкой.
Маменька давеча заснула перед компьютером – переписывалась, показывала себя по видео, да утомила тело и душу, случается, что не только избранные спят, но спят и красные жуки-пожарники, даже красавицы молодые мамы спят, хотя спать молодым мамам нельзя – кризис детства!
Я на цыпочках бесшумно вошла – подражала походке старого индейца Джо с хлебобулочного комбината; думала, что увижу в компьютере картинки вольного ветреного содержания.
Но удивление моё выплеснуло за скалы сознания, когда я увидела на заставке – маятник, и под ним надпись «Маятник Фуко».
Маятник туда-сюда, и мои глаза туда-сюда, будто предложение пишут; присмотрелась, а вглядывалась десять минут и увидела – да, предложение, и слова в нём понятные, людские: о молодости, о голубоглазых рыцарях, о кондитерских изделиях и о подробностях последней войны с зеленорылыми.
Через час в качаниях маятника на экране я увидела своего умершего дедушку по маминой линии – гадкая линия, трущобная, с мухами и банановой кожурой, словно не жил дедушка, а производил в аду кожуру и мух.
Через два часа я упала и заснула у ног маменьки, будто присягнула на невинность».
«Адскому пламени сейчас присягнешь, девочка с лиловыми мочками ушей! – Анкл Бен разошёлся, стучал кулаками в свою огромную грудную клетку, изгонял из неё грудную жабу; подпрыгивал, слюнявил нижнюю губу, добывал из неё смелость убить меня!»
Тупой удар, вскрик, падение никому не нужного тела, разве что – на органы, да органы пропитаны алкоголем, как губка.
Мама, пока дядя Анкл Бен присматривался, куда меня ударить, чтобы я сразу умерла, моя любимая мамочка кочергой проломила череп своего любовника, поставила точку в пьесе любви.