Море и берег
Шрифт:
Здорово нам досаждали мины. И все же не от них пришла основная беда.
Сильнейший удар сотряс крейсер. Тяжелый артиллерийский снаряд попал в треногу фок-мачты внизу под мостиком. Там взметнулось пламя. К очагу занявшегося пожара бросились от спаренной 100-миллиметровой установки зенитчики. Они повели решительную борьбу с огнем, действуя пеноструйными огнетушителями. Пламя начало убывать и скоро совсем погасло.
Стало ясно - нас нащупала крупнокалиберная вражеская батарея. Она теперь не отстанет. Правда, орудия крейсера уже нацелены на нее. Но мы на виду, а батарея в укрытии. Неравная получается схватка.
Снаряды
– Пожар во второй башне!
Артиллерийская башня крейсера - сложное сооружение. Наверху, над палубой, возвышается лишь ее боевое отделение - бронированная коробка с торчащими из нее стволами орудий. А под ней, глубоко в низ корабля, уходит шахта с элеваторами для подъема боеприпасов. Шахта соединяет боевое отделение со снарядным и зарядным погребами. Там столько взрывчатки, что хватит разнести на куски не один такой корабль, как наш.
К счастью, взрыва не произошло. Как потом выяснилось, все висело на волоске. И тут надо поклониться тем, кто, но страшась смерти, отвел от корабля беду.
…Вражеский снаряд, пробив броню, разорвался в боевом отделении. Все, кто там находился, были или убиты, или контужены.
Первым очнулся краснофлотец Василий Покутный. Едкий дым застилал ему глаза - горела краска, дымились электрические провода. В следующее мгновение комендор увидел и самое страшное - пламя на торцовой части длинного цилиндрического порохового заряда, заключенного в шелковую оболочку. Заряд, или, как его [98] еще называют, «картуз», высовывался из трубы элеватора. А ниже в этой трубе были такие же «картузы», подготовленные для подачи к орудию. Пламя могло перекинуться на них. И тогда беда - оно пошло бы все дальше вниз - к погребам…
С трудом поднявшись, контуженный комендор вытащил «картуз» из элеватора и тут же упал вместе с ним, лишившись последних сил. Он пытался погасить огонь, навалившись на заряд грудью и хватая пластины пороха голыми руками, но потерял сознание.
А в это время через узкий лаз со стороны фок-мачты в боевое отделение башни проникли электрик Павел Пилипко и комендор-зенитчик Петр Пушкарев. Задыхаясь в дыму, Пушкарев первым делом открыл задраенную изнутри тяжелую броневую дверь и выкинул горящий заряд на палубу корабля. Другие моряки сразу же переправили его за борт. Затем Пушкарев и Пилипко стали тушить пожар в боевом отделении башни. Комендор - выносливый, сильный моряк - хватал обожженными руками горящие электропровода, хлопал рукавами по пылающей краске. Голова у него кружилась от ядовитых газов, но он продолжал гасить пламя.
Можно понять, что пережили в те минуты люди, находившиеся глубоко внизу, в погребах. Они слышали глухой взрыв, к ним просочился дым. Стало ясно, что в боевом отделении возник пожар. И старшина погреба Иван Крипак спокойно скомандовал:
– Приготовиться к затоплению!
Ни он, ни его подчиненные не думали о собственном спасении. Они уже вставили ключи в приводы клапанов затопления, чтобы залить погреб и в нем себя забортной водой. Ждали только команды, не сомневаясь, что она будет.
Тем
Этот момент запечатлел фронтовой фотокорреспондент Шейнин, который вместе с нами ходил в феодосийский десант.
Совсем недавно мне удалось узнать о судьбе комендора Василия Покутного. Обожженный, с искалеченными [99] руками, по возвращении крейсера в Новороссийск он был отправлен в госпиталь. Все считали, что ему не выжить. А он выжил.
Покутному пришлось немало месяцев проваляться на госпитальных койках. В конце концов искусные врачи поставили его на ноги. Он уволился со службы инвалидом первой группы и еще несколько лет продолжал лечение. Когда почувствовал себя лучше, стал работать на Днепропетровском пластмассовом заводе в отделе технического контроля. Там Василий Матвеевич трудится и по сей день.
…»Красный Кавказ» под огнем продолжал свою необычную швартовку. На мол удалось завести второй трос. Корма медленно подтягивалась к бетонной стенке. На юте, не обращая внимания на пули и осколки, работали старпом крейсера капитан-лейтенант К. И. Агарков, краснофлотцы боцманской команды, артиллеристы. Они делали все возможное, но ветер жал, и корма двигалась очень медленно.
До войны мы говорили о швартовке как об элементарном вопросе из морской практики. Но вот как это оборачивается в бою, когда кругом падают снаряды, а корабль не имеет места для безопасного маневрирования, когда надо рассчитывать с точностью до метра и в известной степени идти на риск.
И еще я подумал о собственной промашке. При подготовке операции следовало предусмотреть в составе кораблей передового отряда хотя бы один мощный буксир. Как бы он сейчас пригодился, чтобы подтолкнуть корму крейсера.
Мы решили начать высадку десантников, не дожидаясь окончания швартовки. Я вызвал по радио командира «Красного Крыма», поинтересовался, как идет перевозка бойцов.
– Задержек нет, - ответил Зубков.
– Команды катеров действуют отлично.
– Направьте несколько катеров к борту «Красного Кавказа», - приказал я и пояснил, в чем дело.
Вскоре катера подошли. На «Красном Кавказе» вывалили левый трап, и по нему начали спускаться бойцы пулеметной роты. Катера быстро перебросили пулеметчиков на мол, и там они, приняв боевой порядок, длинными очередями стали бить по огневым точкам врага. [100]
Это и были первые 100 десантников, высаженные с «Красного Кавказа», о которых я упоминал в моем донесении на 7 часов утра.
Команды катеров и барказов действовали смело и расчетливо. Среди моряков этих команд было много героев.
Барказом «Красного Крыма» командовал старшина 1-й статьи Иван Дибров. В темноте и при штормовом ветре смело водил он свое суденышко от борта крейсера к причалу и под огнем высаживал десантников, помогая им выгружать на берег боеприпасы. Близким разрывом снаряда у барказа сбило руль. Дибров, действуя вместо руля обломком доски, продолжал свои рейсы. Когда в один из сторожевых катеров, тоже перевозивших десантников, попал снаряд, к нему очень быстро подоспел барказ Диброва и подобрал всех, кто плавал в воде.