Море и плен
Шрифт:
Матросы были изморены безконечными соревнованиями и каждый из них ждал отпуска на берег. За все время стоянки эсминца на ремонте в доках крепости им так и не пришлось побывать на берегу, хотя им и было обещано политруками.
Теперь-же, попав в бухту Новороссийска, они верили, что нм разрешат побывать на заманчивом берегу н они принялись ободрять друг друга, желая каждому счастливчику хорошо отдохнуть в городском саду среди гражданской молодежи.
Особенно рвались на берег матросы первого года службы, считавшие себя как бы полу-моряками и рвались не от усталости вахт, а от политических
Были обмануты в своих надеждах матросы и на этот раз; как только корабль пришвартовался в назначенном месте, членом морского совета Гугиным был дан приказ, гласящий: „Никому и ни ири-какнх обстоятельствах, из личного состава, за исключением начальствующего командного мостика, оставлять палубу эсминца не разрешается, до тех пор, пока судно не будет подготовлено для инспекционной группы НАРКОМФЛОТА, которая ожидается с часу на час”.
Ниже, в приказе говорилось, что ..Безымянный”, после проверки, должен из арсенала Новороссийского порта получить дополнительное вооружение, равное военному времени.
Под приказом стояли подписи, к строевой и боевой службе флота никакого отношение не имеющие: Нач. политотдела Гугина и секретаря Обкома партии Крыма АССР Семенова.
Командир эсминца, капитан второго ранга А. Серов, обойти требование политических вельмож не смел и тут же отменил судовой отпускной лист, обязав технический
‘собого отдела НКВД и портовой партийной орп.ни-13ЦНИ.2)
В Советском Союзе „поощрения” и „благодарности” 1аром не даются. Они профилактически стимулируются необходимостью — общественные интересы считать »ыше личных. Таково было и „поощрение” присланное экипажу эсминца, гласившее: „Учитывая, что до выхода в море имеется еще время для стоянки корабля, то в Знак поощрения, политическое управление флота рекомендует. а командующий приказывает, разрешить командованию “Безымянного” производить увольнение матросов и начальствующих лиц в город, но нс превышая итнадцатипроцентного числа от всего личного состава...” \ Это плановое приказание было зачитано на полит-Ч беседе комиссаром и оно, мало кого из моряков обод-рило, все они стояли понуря головы, но что будешь де-ать коль правды нет в СССР. И поэтому увольнение про-зводилось по личному отбору комиссара.
В первую очередь, на кратковременны!, отпуск имели право отличники и „сверх-отлнчники” по боевей и политической подготовке и по безукоризнетой морской иециплинс: имевшие же хотя малейшее замечание или е заслужившие значка социалистического отличника, ак-то ПВХО, или ГТО, на отпуск не имели никаких шан-ов. Это разграничение на отдых политическими работники флота называлось — ’’социалистическим равенством ех граждан СССР”.
/
персонал, как можно скорее, не считаясь с временем, привести корабль в полную боевую готовность.
Причина ревизии эсминца и длительное пребывание в Новороссийской гавани, из рядового состава экипажа никто не знал и эта неизвестность тревожила не только матросов, но и младший начальствующий состав, что вызывало различные толки. Кто то пустил даже слух, что „не
Следующий день прекратил все толки и догадки. Было оглашено, что: „эсминец не только отлично справился с порученными ему ранее заданиями в пробных тренировках морского боя, но и в зональных водах предполагаемого „врага”, показал из всех единиц флота, самые высокие технические качества обученности личного состава и свою максимальную маневренность, в случае навязанной империалистами войны, за что, военноморской совет флота благодарит и выносит свою признательность матросам и командирам эсминца”.
От командующего же Черноморским флотом адмирала Горшова. экипажу передавалась похвальба и одновременное предупреждение капитану судна „не успокаиваться на достигнутых успехах и оставаться всегда бдительным советским офицером”.
Согласно спущенного социалистического плана, эсминец досрочно был приведен в боевую готовность. За этой подготовкой днем и ночью следило зоркое око
12
13
Вес эти категории в разграничении создавали среди матросов недовольство и злобу, недоверие друг к другу. Старослужащие начинали бояться первогодников и приближенных к комиссару матросов, подозревая их в сек-сотстве.
Когда началось увольнение на берег, каждый второй, не попавший туда завидовал товарищу попавшему в отпуск и придумывал на дальнейшее, как бы обмануть око всевидящего и всеслышащего комиссара.
Некоторым из провинившихся удавалось запутать свои малозначушке „грешки” и проскакивать прямо с вахт на манящий берег, даже без отпускной карточки, но последствия для таких моряков были плачевные. Каждый такой матрос получал если нс арест, то строжайший выговор с занесением в личное дело. Помарка личных бумаг считалась наказанием тягчайшим и тяжелее, чем гауптвахта.
Но, чем больше комиссар накладивал взысканий, тем больше увеличивались случаи недисциплинированности.
Матросы все чаше и чаще начинали самовольно покидать, без всякого разрешения, палубу корабля. Судовой журнал запестрел самовольниками и даже невозвращенцами.
Часть из таких матросов, удачно выбравшиеся с корабля без увольнительного номера, обратно не возвращались, считая сами себя дезертирами и боялись попасть в подвалы Особых Отделов, которые находились в каждой гавани Черноморского побережья.
Дабы прекратить дезертирство, капитан вывел эсминец из гавани и бросил якорь на рейде.
Все выходы и даже сам трап командного мостика были взяты под круглосуточную охрану, поскольку капитан боялся и отсюда самовольный уход матросов — вплавь. А чтобы прекратить среди экипажа волнение, комиссар начал проводить с ним политические беседы, в которых упоминал, что ожидает с минуты на минуту телеграмму молнию с важным приказом, который более важен Советской родине, чем двух или трех часовые отлучки на берег...