Море и рыбки
Шрифт:
И остроконечная шляпа поплыла дальше. Цыппинг уставился ей вслед. Потом он схватил ведро и, поскальзываясь на каждом шагу, бегом кинулся в хлев и начал
громогласно призывать сына.
– Хламми! Спускайся сию минуту!
На краю сеновала показался Хламми с вилами в руке.
– Чего, папаня?
– Сейчас же веди Дафну на рынок, слышишь?
– Чего-о? Она же лучше всех доится!
– Доилась, сын, доилась! Бабаня Громс-Хмурри ее только что прокляла! Продай Дафну побыстрей, покуда у ней рога не отвалились!
–
– Она сказала... она сказала... "пущай эта корова еще долго доится"...– Цыппинг замялся.
– Что-то не похоже на проклятие, папаня, - заметил Хламми.– То есть... ты-то клянешь совсем по-другому. А так, по-моему, даже неплохо звучит.
– Ну... штука в том, как... она это сказала...
– А как, папаня?
– Ну... этак... бодро.
– Да что с тобой, папаня?
– Штука в том... как...– Цыппинг умолк.– В общему неправильно это, обозлился он.– Неправильно! Нет у нее права разгуливать тут такой довольной. Сколько ее помню, рожа у нее всегда была кислая! И в башмаке у меня полно молока!
В тот день маманя Огг решила посвятить часть времени своей тайне самогонному аппарату, спрятанному в лесу. Это был самый надежно оберегаемый секрет в королевстве, поскольку все до единого ланкрастерцы точно знали, где происходит винокурение, а секрет, оберегаемый сразу таким множеством народу, - это и впрямь огромный секрет. Даже король знал, но притворялся, будто ему невдомек: это позволяло ему не допекать маманю налогами, а ей - не отказываться их платить. Зато каждый год на Кабаньи Дозоры его величество получал бочонок того, во что превращался бы мед, не будь пчелы убежденными трезвенницами. В общем, все проявляли понимание и чуткость, никому не нужно было платить ни гроша, мир становился чуточку счастливее, и никого не поносили последними словами.
Маманя дремала: приглядывать за самогонным аппаратом требовалось круглосуточно. Но в конце концов голоса, настойчиво выкрикивающие ее имя, ей надоели.
Конечно, никто не сунулся бы на поляну - это было бы равносильно признанию, что местонахождение аппарата известно. Поэтому они упорно бродили по окружающим кустам. Маманя продралась сквозь заросли и была встречена притворным изумлением, которое сделало бы честь всякому любительскому театру.
– Чего вам?– вопросила она.
– Госпожа Огг! А мы гадали, уж не в лесу ли вы... гуляете, - сказал Цыппинг. Прохладный ветерок разносил ароматы едкие, как жидкость для мытья окон.– На вас вся надежда! Ох уж эта хозяйка Хмурри!
– Что она натворила?
– Расскажи-ка, Шпигль!
Мужчина рядом с Цыппингом живо снял шляпу и почтительно прижал ее к груди жестом типа "ай-сеньор-на-нашу-деревню-напали-бандитос".
– Стало быть, сударыня, копаем мы с моим парнишкой колодец, а тут она...
– Бабаня Громс-Хмурри?
– Да, сударыня, и говорит...– Шпигль сглотнул.– Вы, говорит, не найдете здесь воды, добрый человек. Поищите
– Ага... и тогда вы пошли копать в лощине у старого ореха?– ласково спросила маманя. Шпигль оторопел.
– Нет, сударыня! Кто знает, что мы бы там нашли!
– А еще она прокляла мою корову!– встрял в разговор Цыппинг.
– Правда? Что же она сказала?
– Она сказала, пущай дает молока вволю!– Цыппинг умолк. Вот опять, когда пришлось повторить это вслух...– Штука в том, как она это сказала, неуверенно добавил он.
– А как она это сказала?
– Любезно!
– Любезно?
– Этак с улыбочкой! Да я теперь этого молока в рот не возьму! Мне жить еще не надоело! Маманя была заинтригована.
– Что-то я не пойму...
– Это вы собаке старого Гоппхутора скажите, - буркнул Цыппинг. Гоппхутор из-за хозяйки Хмурри робеет прогнать бедолагу! Вся семья с ума спрыгнула! Сам стрижет, жена вострит ножницы, а оба пацана целыми днями носятся по округе, ищут, куда шерсть сваливать!
Терпеливые расспросы мамани помогли пролить свет на ту роль, которую сыграл во всем этом "Возстановитель волосъ".
– И он дал собаке...
– Полбутылки, госпожа Огг.
– Хоть Эсме и написала на этикетке "по махонькой ложечке раз в неделю"? Да ведь даже тогда приходится носить просторные штаны!
– Он сказал, что насмерть перепугался, госпожа Огг! Я это вот к чему: чего ей надо? Наши жены детишек из дому не выпускают. Потому - а ну как она им улыбнется?
– Ну?
– Она же ведьма!
– И я тоже. И я им улыбаюсь, - напомнила маманя Огг.– А они за мной хвостом таскаются, дай да дай конфетку!
– Да, но... вы... то есть... она... то есть... вы не... то есть того...
– Эсме - хорошая женщина, - объявила маманя. Здравый смысл заставил ее добавить: - По-своему. В лощине наверняка есть вода, и корова Цыппинга будет отлично доиться, и коли Гоппхутор не желает читать этикетки на бутылках, тогда он медный лоб, а кому пришло в голову, будто Эсме Громс-Хмурри способна проклясть ребенка, у того мозгов не больше, чем у земляного червя. Изругать на все корки - это да, она их с утра до ночи костерит. Но проклясть - нет. Она на такие мелочи не разменивается.
– Да, да, - простонал Цыппинг, - но это неправильно, вот что. Ее, вишь ты, любезность одолела, а человек со страху ног под собой не чует!
– И рук, - мрачно добавил Шпигль.
– Ладно, ладно, я разберусь, - пообещала маманя.
– Нельзя обманывать ожидания, - слабым голосом сказал Цыппинг.– Это действует на нервы.
– А мы приглядим за вашим ап...– начал Шпигль и вдруг попятился, держась за живот и тяжело, с хрипом, дыша.
'- Не обращайте внимания, это он от расстройства, - сказал Цыппинг, потирая локоть, - Травки собирали, госпожа Огг?