Море согласия
Шрифт:
Пальван быстро зашагал к соседнему кочевью, не веря, что жена может пойти туда. Он ускорял и ускорял шаг, пока не перешел на бег. У самых кибиток немного отдышался и ровной походкой подошел к женщинам, горячо обсуждавшим события дня. Спросил с деланным безразличием:
— Не заходила ли моя жена? Говорят, пошла к кому-то в гости, да что-то долго засиделась.
Однако голос у пальвана дрожал, и женщины почувствовали, что случилось какое-то несчастье.
— Аю, Джерен! Аю, Бике, не видели, не заходила жена пальвана?
— Нет, не видели. Да разве
И Кеймир, резко повернувшись, пошел, а потом что есть духу побежал к своей кибитке.
Как и прежде, он услышал пронзительный плач сына. Теряя терпение, пальван рванул килим, заглянул в юрту.
— Нет ее?..
— Нет, Кеймир-джан, нет, — вытирая слезы, выговорила мать.
— Где же она? — он выскочил, как сумасшедший, завертел головой туда-сюда, рванулся к берегу моря. Громкий тоскующий голос разнесся над берегом острова:
— Лейла! Лей-ла-а!..
Тоскующий вопль утонул в бушующих волнах Каспия.
СЛЕЗЫ НЕ ОДИНАКОВЫ
Последнее, что ей запомнилось, — это белый мешочек с сюзмой. Он висел, привязанный к жерди, воткнутой рядом с кибиткой. Лейла потянулась, чтобы снять его. В этот миг над головой мелькнуло что-то черное. Будто большое птичье крыло накрыло ее и оторвало от земли. Она потеряла сознание. В чувство пришла нескоро. Очнулась от тряски и боли в ногах. Пыталась закричать, но леденящий страх сдавил горло. Тут же до ее сознания дошло, что она лежит на чем-то жестком, а голова и ноги болтаются без опоры. Лейла потянулась рукой, срывая с лица покрывало, и внизу увидела бешено скачущие ноги лошади. Все стало предельно ясно: ее похитили. Она лежит поперек седла, за нею сидит всадник, и, щелкая камчой, гонит коня во весь дух.
— Веллек-джан, милый, — со слезами еле вымолвила она, вспомнив о маленьком сыне.
— Ханум очнулась! — крикнул над ее головой всадник.
Тотчас послышалось в ответ:
— Останавливаться не будем. Скоро чатма, там отдохнем!
И Лейла опять впала в забытье.
Был день, когда ее сняли с коня, внесли в чабанскую чатму и привели в сознание, налив в рот теплого чаю. Открыв глаза, она увидела склонившихся над ней двух мужчин. Как только она заморгала, один сказал:
— Ну вот, аллах всемилостив, вернул к жизни бедняжку.
— Мой Веллек-джан, мое дитя, — застонала и заплакала Лейла, срывая с головы черное покрывало, в которое она была закутана.
— Успокойтесь, ханум, вы среди своих, — ответили ей. Она взглянула на человека в сердари и круглой шапке, узнала его — это был управляющий поместьем ее отца.
— Мир-Садык? — произнесла она тихо, и в памяти ее воскресли картины ноукентской жизни. Зеленые лесистые горы, скалы, обрывы, речка и водопад возле отцовского поместья. Во дворе мраморный фонтан. Лейла сидела с книгой, когда он подошел и спросил, как ему увидеть, госпожу Ширин-Тадж-ханум...
— Мама жива? — спросила она.
— Жива и давно ждет того дня, когда вы, ханум, вернетесь к ней! — радостно ответил Мир-Садык. —
Лейла покачала головой и смежила мокрые ресницы, «Счастье мое потеряно», — с горечью и болью в сердце подумала она, вспомнив о сыне и Кеймире, Неодолимое желание вернуться скорее назад, припасть к розовым щечкам малыша, прижать его к своей груди, обнять мужа и уснуть на его твердом могучем плече вызвали у Лейлы обильные слезы и рыдания.
— Успокойтесь, ханум, — улыбаясь и покачивая головой, произнес Мир-Садык. — Я понимаю, вы рады, что вырвались из плена и едете домой. Но лучше бы вы смеялись, ханум. Всякие слезы, даже слезы счастья, мужчине причиняют огорчение.
Лейле вдруг захотелось высказать свою боль, но она вовремя спохватилась. «Зачем ему говорить? — мелькнула мысль. — Он никогда не поймет этого. Если хочешь оказаться вместе с мужем и сыном, то надо бежать. Делай вид, что радуешься, а сама думай о бегстве. О аллах!» — Лейла посмотрела на вход в чатму и тут подумала, что она даже не знает, далеко ли ее увезли от дома.
— Дженабе-вали, — спросила она устало, — где мы теперь? Далеко ли от острова?
— Да, ханум,— с готовностью отозвался Мир-Садык.— Вот уже целую ночь и весь день скачем к Астрабаду.
Лейла скорбно улыбнулась: думать о бегстве бесполезно. Если даже убежишь, то все равно не доберешься. По пути схватят и другие. Страшная усталость навалилась на нее. Казалось, мозг отказался работать, мысли притупились. Лейла тут же, сидя, прислонившись к камышовой стенке чатмы, уснула. Ее разбудили на рассвете, сразу же они пустились в путь.
Теперь она сидела позади Мир-Садыка, держась за его сердари. Конь бежал рысью, но и при такой не очень быстрой езде она замучилась и молила аллаха — поскорее бы кончилась эта пытка.
Еще одну ночь она провела в кибитке Назар-Мергена, в Кумыш-тепе. Перед тем как лечь спать, долго сидела в сторонке на кошме я смотрела, как разговлялись кислым молоком и чуреком мужчины. Ей тоже дали поесть. Лейла нехотя пожевала корочку и отложила ее в сторону. Сын, маленький Веллек-джан, заполнял все ее существо. Она думала только е нем: «Кто его накормит? Выживет ли бедняжка? Неужели я такая несчастная, что не смогу больше никогда прижать его я себе?» Эти мысли лишали ее аппетита, приводили в отчаяние; она была так беспомощна.
Хозяин кибитки, то и дело снимая нагар со свечи и шумно потягивая из пиалы чай, говорил в простуженный нос,
— Дженабе-вали, Гамза-хан теперь отдаст мне мою жену и детей? Ведь так он сказал! «Найдешь мне дочь — возьмешь свою семью».
— Отдаст, отдаст, — небрежно отвечал Мир-Садык, и Назар-Мерген воодушевленно пояснял:
— Я ведь сразу догадался, где она. Этого йигита Кеймира я давно знаю. Я сразу дал слово тебе, дженабе-вали, что птичка будет наша!
Мир-Садык покосился на хозяина кибитки и взглянул на Лейлу: