Море согласия
Шрифт:
— Но разве они послушаются! — усомнилась Тувак.
— Послушаются, ханым... Люди голодом живут, только и думают о куске чурека. Если сумеем всех накормить да одеть — все нам служить будут.
— А как их накормишь, хан? — удивилась Тувак. — Разве у тебя найдется столько хлеба? Вчера, когда я замешивала тесто на чуреки, Кейик-эдже сказала, что остался лишь один мешок муки — больше нет. Скоро мы сами голодными будем, а ты думаешь о других.
— Тувак-джан, у тебя, оказывается, голова свежая,— засмеялся Кият. — Умно думаешь. Только не додумалась до главного. И мы с тобой, и все остальные зависим сейчас
Кият беседовал с женой до тех пор, пока не пришел Таган-Нияз. Они выпили чаю и поехали на соляное озеро.
СКОЛЬКО СТОИТ СКАКУН
Сейис и Муратов высадились возле устья Атрека ночью. Баркас с гребцами сразу отчалил и скрылся в черной морской коловерти. Муратов первым вылез на высокий берег реки и оглянулся на море. Далеко в ревущих волнах едва маячил огонек шкоута. Жуть охватила толмача. «Вернемся ли назад?» — с отчаянием подумал он и нахлобучил до бровей косматый туркменский тельпек. Сейис, выбравшись на бугристую возвышенность реки, тронул Муратова за плечо и молча пошел, постукивая впереди себя длинной суковатой палкой.
Оба берега Атрека шуршали зарослями. Ветер с моря волнами накатывался на камышовые стены. Они мягко поддавались натиску ветра и, вновь распрямляясь, издавали легкий шорох. В темноте едва-едва были заметны откосы реки и массивы зарослей, и совсем не видно было тропинки. Сейис вел на ощупь, но так уверенно и быстро, как будто тем лишь и занимался, что водил Атреком приезжих в край гокленов.
Шли всю ночь. Остановились на отдых один раз: у Муратова сбилась в сапоге портянка, и он сел, чтобы перемотать ее. Пользуясь случаем, сейис достал из кушака наскяды и засыпал под язык табак. После этого опять шли, не разговаривая, глядели по сторонам. Когда вдруг из камышей выскакивали шакалы или дикие кабаны, сейис вскрикивал, а Муратов хватался за рукоятку пистолета. До наступления рассвета достигли села, где сейис рассчитывал как следует отоспаться, взять верблюдов и ехать по Атреку дальше, к самым горам.
Возле кибитки встретил их седенький яшули, видимо, хороший знакомый сейиса. Тотчас он ввел гостей в юрту, поставил на очаг кумган, и вскоре они согревались горячим чаем. Сейис назвал Муратова, как условились, лезгинским беком, и объяснил хозяину, что едут они выбрать двух самых лучших жеребцов, которые могли бы поспорить в быстроте с кабардинскими скакунами.
— Коней хороших много, — сказал яшули. — Любой может оставить позади кавказскую лошадь. Но если уж везти на Кавказ коней, го надо выбирать самых лучших.
— Именно таких мне и надо, — сказал по-туркменски Муратов. И на удивленный вопрос, откуда лезгин знает туркменский язык, ответил: — Наши языки и помыслы во всем сходны, яшули. И страсть к коням одинакова. Только нужны мне жеребцы покрупнее. Хан мой высок и тяжеловат...
— Тогда поезжайте к Алты-хану, — посоветовал яшули. — Есть у него конь, о котором слава по всему Атреку идет. Только не продаст он его ни за какие деньги...
— Ничего, лезгин-бек богатый, у него хватит золота, — отозвался сейис. — Но о каком коне ты говоришь, яшули? Что-то я не слышал, чтобы у Алты-хана были хорошие
— Раньше не было, теперь есть, сейис-ага. Два года назад он привел из Дуруна черного жеребенка и назвал его Кара-Кушем. Сначала никто не обращал внимания на молодого жеребчика, но прошло два года, и превратился он в настоящего Дуль-Дуля. Мало того, что в скачках ему нет равного — всех обгоняет, он еще и в бою себя показал. Этой весной, когда отряд Кутбэддина ворвался в кочевье, Кара-Куш так отличился, что на него и по сей день как на святого смотрят.
— Чем же он взял? — с недоверием спросил сейис.
— Чем? А вот послушай. Хивинцы застигли наших врасплох. Не все даже успели сесть в седло — пали у коновязей от сабель. Алты-хан успел вскочить на своего черного, но его окружили, насели спереди и с боков. Двух боковых он сбил, а передний крепким оказался. Стал он теснить Алты-хана, едва не выбил из седла копьем. И тут, веришь ли, чудо свершилось: Кара-Куш вздыбился, ударил копытами лошадь врага, а самого хивинца за плечо зубами схватил и выбросил из седла. Так и спасся Алты-хан благодаря Кара-Кушу. Так что не продаст он его. Давайте лучше подумаем, где вам еще такого коня найти.
— Нет, яшули, больше не надо думать, — с волнением выговорил Муратов. — Именно этот конь мне и нужен. Другого искать не станем. Давай-ка лучше постели нам кошму — отдохнем малость. И двух верблюдов приготовь. Вот тебе за услуги... — Муратов достал из-под халата несколько тюменов и положил перед хозяином. Тот обрадовано схватил деньги, спрятал в кушаке и с радостью принялся стелить кошму.
До вечера приезжие проспали в кибитке старика, а как стемнело, сели на верблюдов, выехали опять на берег Атрека и двинулись дальше. И опять всю ночь не спали. Утро тоже провели в пути. Лишь в полдень достигли кочевья Алты-хана. Расположилось оно в долине между двух горных хребтов, у обрывистого берега Сумбара, напротив большой караванной дороги.
Как только сейис и Муратов оказались у кочевья, к ним подскакали с десяток всадников и окружили со всех сторон. Сейис потребовал, чтобы проводили к самому хану, а Муратов, по незнанию, сказал:
— Разве так встречают гостей? Мы приехали купить у хана его Кара-Куша, а вы даже к кибиткам нас не подпускаете!
Слова его были восприняты как гром среди ясного дня, «Приехали купить коня», — прозвучало так, как если бы гости сказали, что приехали за любимой женой хана. Да что там жена! Красавца Кара-Куша никто бы не посмел сравнить с женщиной. Гоклены сравнивали его со львом, солнцем, беркутом, наконец, с легендарным крылатым конем Кер-Оглы — Гыратом и с конем халифа Али — Дуль-Дулем. Йигиты, услышав слова Муратова, испуганно вскрикнули, переглянулись и вмиг стащили приезжих наземь. Старший йигит сказал:
— Верблюдов отведите в стадо, а этих нечестивцев бросьте в черную юрту: хан приедет — разберется...
Их втолкнули в кибитку. У входа поставили двух стражников. Муратов огляделся, лег на старую грязную кошму и подложил руки под голову. «Ясно одно, — подумал он, — нельзя заговаривать с ханом о купле Кара-Куша: остервенеет от обиды и злости, прирежет тут же...» Сейис, прислонившись спиной к териму, тоже о чем-то думал. Время от времени из его груди вырывались тяжелые вздохи. Так провели они остаток дня и всю ночь.